Кошак запыхтел, но промолчал. Он прекрасно умеет говорить в этой шкуре, но молчит, понимает, что как только заговорит, я перестану его воспринимать как пушистого милаху и замолчу. А пока меня несет… я так устала и перенервничала, что тянет выговориться.

— Я не чувствую себя защищенной, Бродяга. Любой оборотень может заявить, что я слишком заигрывающе на него посмотрела и поэтому он «сорвался». Оказалось, даже статус полицейского не защищает. И если Крейга засудят за мое похищение, то фейри вообще ничего не сделают. Где справедливость?

Я сильно дернула за шерсть, тигр открыл зажмуренные глаза, но не дернулся. Знает кот, чье мясо жрут в нашем мире.

— Но с тобой я спокойна… И… очень скучала, очень. Знаешь, я думала ты начнешь сразу приставать. Я и сама очень хочу тебя обнять, но это все неправильно. Тайные свидания, секреты… Ты прав, у меня есть секреты, и некоторые ты никогда не узнаешь…

Я запнулась, осознав, что несу. И как заинтересованно приподнялись уши Бродяги. Пришлось быстро переводить стрелки.

— Но ты тоже не все рассказываешь, не объясняешь. Мои два крошечных секретика, которые ты, конечно, быстро и профессионально раскрыл, не идут ни в какое сравнение с твоей привычкой делать все молча. Например, ты же о меня сейчас трешься не просто так? Запах оставляешь, чтобы оборотни ко мне не приставали.

Кошак потянулся, вытягивая передние лапы. И я поняла, что все это время он держал основной вес на двух задних лапах, оставленных на полу. Вот же… хитрый здоровый кабан, а я-то радуюсь, что его легко удерживать на коленях и кровать не трещит.

Как же я соскучилась.

Я обняла здоровенную башку, прижимая к груди. Он задышал глубоко, повел носом, утыкаясь мне в грудь. И неспешно, словно и не он вовсе, потерся мордой. Где-то глубоко под толстой шкурой заработал звуковой моторчик. Я почесывала тигра за ухом, а он мурлыкал, все глубже вдыхая мой запах.

Между лент проник широкий язык. Он мягко скользнул снизу вверх по золотистой ткани, прикрывающей грудь. Мои вершинки заныли и сразу запросили продолжения. Я молчала, и, после секундного ожидания тигр продолжил. Мурча, вылизывая меня как котенка. Тщательно. Увлеченно.

Аккуратно перекусывая ленту за лентой и сразу пробегая языком по открывшейся коже, и этим приводя меня в томительный транс.

Раздевая медленно, неспешными щелчками зубов разгрызая тонкую ткань, фыркая, иногда застывая с блаженно сощуренными яркими в голубизну глазами. В человеческом теле они были синими, а сейчас небесно и светло сверкали даже в полумраке.

Мурчание туманило мысли. Я плыла в странных, дико стыдных ощущениях, а вокруг витал фруктовый дурманящий запах. И вдруг стало отчетливо ясно — к чаю, который так любил Алекс и к его постоянной сладковатой туалетной воде, этот аромат не имеет никакого отношения. Диего действительно так пах, сам. А его младший брат просто старался быть похожим… Ох, он всю жизнь зачем-то старался быть похожим на старшего.

Между ног, легла огромная голова Бродяги. Он уткнулся, дрожа подергивающейся шкурой, мурча прямо в тонкую ткань трусиков. Я слабо ойкнула и попыталась отползти, но зверь прижался головой, и я только беспомощно задергалась.

— Пар-ра, — вдруг сообщил тигр.

— Что пора? Ты о чем?

Горячий язык лизнул прижимаясь, прямо по краю нежной спрятанной складочки, так остро по ощущениям, что я издала звук, похожий на всхлипывание. Звук еще одного осторожного раскусывания ткани. Я заскребла руками по смятому покрывалу кровати. Посмотрела вниз… И увидела между своих коленей уже не зверя, а обнаженного мужчину… Который продолжил рычать, рассматривая лежащую перед ним добычу. То есть меня.

Уверена, что это феромоны. Потому что без них откуда могла появиться такая зависимость, душевная и телесная тревожная хрупкость. Только от одного его присутствия, от вида затуманенных желанием глаз. Мы оба недвижимы. Разделены и объеденены одновременно звенящим струной напряжением, стягивающим нас с упорством пружины.

Вот только мы разные. Я — зеленый плющ, он — стальная стена. От давления я могу согнуться, он останется недвижим и непреклонен. Меня можно сломать, а Диего кого угодно раздавит сам. Возможно, меня. Но я все-равно тянусь и становлюсь сильнее, доверчиво прислоняясь к нему.

И сейчас, когда он наклоняется к бедру, я выстраиваю вокруг нас ментальные защитные блоки, и не отстраняюсь, а едва заметно приподнимаюсь навстречу. Замирая от первого, огненного, пронизывающего касания губ. От поцелуя, выжигающего как клеймо.

Я с трудом, с легким шипением выпускаю сквозь зубы застывший, плотно спрессованный воздух. И тут же ахаю, когда Диего целует снова, чуть выше по поверхности бедра. Прихватывая и засасывая пылающую кожу. Выводя горячим, гладким, совершенно не кошачьим языком свою незримую подпись на моем истосковавшемся по его ласкам теле.

Мужская ладонь опускается на лобок, охватывая его защищающим и одновременно собственническим жестом. Он рычит — неистово, яростно и голодно. Целует и смотрит как его большой палец снизу вверх раскрывает складочку, добираясь до ноющего клитора.