– Всем известно, что ты величайший сноб на всем Полуострове, – сдержанно продолжал Дэн, крепко держа за руку свою невольную слушательницу. – И друзей у тебя нет с тех пор, как ты разругалась со снобом номер два, Кариокой Джонс. К тому же, ты бессовестная торгашка и живешь за счет самого большого сумасбродства, если не считать полетов на планерах. Ты богатеешь, уговаривая легковерное дурачье, что нет ничего лучше ручных рыб. Поскольку твои так называемые питомцы плохо приспособлены к жизни на суше – а не надо быть океанологом, чтобы это знать – ты удваиваешь доходы, продавая их обеспокоенным владельцам сменные оксигенаторы, увлажнители, зуболечебные приборы, присыпку, соляные и железные пилюли, витамины и прочую дребедень. А если рыбы все еще продолжают подыхать, ты берешь их в питомник под свое наблюдение и получаешь за это жирный куш. Ты – скряга, шарлатанка, позор профессии ветеринара!

Великолепная речь – никакой лжи, ничего, что давало бы основание для судебного преследования.

– Я привлеку тебя за оскорбление, свинья!

– Провались ты к чертовой матери! – буркнул Дэн, выпуская ее руку.

Миранда лихорадочно озиралась в поисках достойного, с ее точки зрения, ответа – и нашла. Серая туша Ползучего Рифа высилась над загонами, точно семья слонов, задравших хоботы.

– Я знаю, ты хочешь уничтожить этот риф – а еще называешь себя океанологом! В этом рифе миллионы живых существ, и у каждого из них такое же право на жизнь, как у тебя, Дэниел Уэстэвэй! Будь уверен – если только ты посмеешь хотя бы кулаком погрозить этому рифу, я подниму против тебя и полицию, и журналистов – ты и пикнуть не успеешь. Понял?

– Ты сама не знаешь, о чем говоришь, – устало отозвался Уэстэвэй.

Он терпеть не мог Миранду. Уж не потому ли, что Диана уговорила его доверить Миранде перевоспитание Милашки? Не боялся ли он, что Миранда добьется успеха, так где он оказался бессилен? Наверняка. И все же, в этой неприязни должно было скрываться что-то еще.

В следующие дни дождь перестал, зато ветер вдруг словно обрел второе дыхание и играючи сорвал кровлю с моей небольшой фабрики. Я там изготавливаю украшения из кожи слитое – вернее, изготавливал, пока мои рабочие не забастовали. Им не нравится, когда ледяная водя льется ручьями за шиворот и портит станки. Признаться, я их понимаю.

Сами слиты, ящерицы синего цвета, забились поглубже в свои хижины – ветер разбрызгивал в загончиках соленую водяную пыль. Никогда еще я не видел своих слитов такими несчастными – с того дня, как Кариока Джонс привезла на ферму свою сухопутную пилу-рыбу Челмондели. Слиты, подобно хамелеонам, меняют цвет в зависимости от настроения. Желтый – страх, синий – несчастье, розовый – любовь, не говоря уже о множестве промежуточных оттенков. Столетие было затрачено на то, чтобы закрепить у них это свойство. Они ежегодно меняют кожу, и если ее немедленно обработать, из нее уже можно сделать что угодно – шарфы, платья и тому подобное. При этом кожа сохраняет свойство менять цвет – в зависимости уже от своего нового владельца…

Я заменил кровлю, утихомирил забастовщиков и к четвергу уже был сыт этим по горло, так что с утра сел в свой автомобиль на воздушной подушке, сделал вид, что не заметил мастера, который спешил сообщить мне об очередной неполадке, и во всю прыть умчался прочь.

Я остановился на распутье, где основное шоссе сворачивало к Луизе. Куда бы податься? Кариока Джонс вышла из тюрьмы и снова поселилась в «Звездах» – своем воздушном доме. Ужасная женщина, хотя посплетничать с ней после обеда совсем неплохо. Но нужно ли мне сейчас общество стареющей кинозвезды, которая способна говорить только о своих активистских подвигах.

Боже упаси! Я повернул на юг и уже скоро, припарковав машину, спускался к лагуне. Ветер стих, и малянистая гладь моря была неподвижна. На пляже, у дома Дэна Уэстэвэя толпились люди. Сегодня утром я не был здесь единственным гостем.

Меня опередила полиция.

Господи… Случилось что-то страшное. Диана!.. Я бросился бежать. Диана, истерзанная, лежит на песке без движения. На нее напала шайка бродячих сухопутных акул – эти твари в последнее время наводнили Полуостров… Стоп – возле дома только один вертолет, полицейский, в синюю полоску. Скорую помощь никто не вызывал, а это значит, что пострадавших нет.

Дэн Уэстэвэй с красным от гнева лицом орал на Уоррена Ранни, шефа полиции города Луиза.

– Эта чертова баба грозила, что она мне еще покажет, и показала! – Он приблизил лицо к лицу Ренни. – Какого дьявола, Ренни, что за волокита? Пошлешь ты людей обыскать ее проклятый питомник или нет?

– Дэн, – спокойно отозвался Ренни, – какие у тебя доказательства?

– Доказательства? – Доказательства! Дюжины мертвых дельфинов тебе недостаточно? Пошли! – Он зашагал вдоль края лагуны, а за ним последовали фараоны и ваш покорный слуга. Дианы нигде не было видно. – Эта баба пробралась сюда прошлой ночью и разбросала отраву. Ее дом совсем близко – вон, видишь, за деревьями торчит труба? Я надеюсь, ты все это записываешь?

– Всему свое время, – терпеливо отвечал Ренни. – Дэн, я не хотел бы записывать то, о чем ты потом пожалеешь.

– Джо ее слышал! – рявкнул вдруг Дэн, разворачиваясь ко мне. – Скажи ему, Джо! Расскажи, как мне угрожала эта чертова баба, Марджорибэнкс!

Я заколебался, и Ренни одарил меня пронзительным взглядом, на которые он великий мастер.

– Произошло недоразумение, – выдавил я.

– Недоразумение! – Дэн издевательски хохотнул. – Ты это так называешь? Какого дьявола ты защищаешь ее, Сагар?