Шрифт:
– И что же?
– Сначала Глаша отмалчивалась, но я была упорна. В конце концов она вышла из себя и сказала, что сомневается в том, что эта свадьба вообще когда-нибудь состоится. Назвала Алексея шутом гороховым и попросила быть осторожнее с ним.
В комнате повисла тишина.
– Вы можете объяснить это? – обратился к Глафире Даниил.
– Очень не хотелось бы…
Толик нервно забарабанил подошвами по полу, и она неохотно продолжила:
– Как сказала Маша, это уже действительно не имеет никакого значения… Свое мнение я держала при себе, никогда не позволяя никаких намеков в адрес этого человека. Но… Я не верила Алексею. И вообще, очень не любила его.
Глава 3. Гроза
За окном частота и плотность грозовых взрывов достигла наивысшей концентрации. Гром нагнал страх и тоску на всех припозднившихся прохожих и редких птиц.
Природа и город мучительно замерли в ожидании грозы. Но чернобрюхая рыхлая туча, затянувшая все жизненное пространство в две трети неба, никак не могла разродиться первыми каплями.
Все томились…
– Глаша, будь благоразумна! – воскликнул Карп, приподнимаясь. – Я думаю, сейчас не время для подобных заявлений.
– Почему? – Глафира повернула к нему свое бледное лицо, ее черные тонкие брови вопросительно сошлись на переносице и стали похожи на остро очерченные крылья чайки. – Я совершенно не боюсь, что меня начнут подозревать в убийстве. Как бы я не относилась к Алексею, я не потеряла бы голову настолько, чтобы явиться среди ночи в комнату одинокого мужчины и ударить его ножом.
Маша всхлипнула и закрыла ладонью глаза. Глаша продолжила, с чуть заметной улыбкой обращаясь к Толику:
– Я не очень радостно переношу вид крови. Кроме того, считается, что пистолет и кинжал – не женское орудие убийства. Дамы, кажется, предпочитают яд??
Толик промолчал.
– Алексея Гавриловича убили с помощью яда. – тихо, в тон ей, так же подчеркнуто спокойно и с чуть заметной улыбкой, ответил Даниил.
Они внимательно поглядели друг к другу в глаза, несколько бесконечных секунд.
Наконец, Глафира шевельнулась и недоверчиво произнесла:
– Разумеется, я могла ошибиться, но… Утром я заглядывала в окно и ясно видела следы крови на полу и на руке убитого.
– Совершенно верно. Если бы не одно «но»! Эти ранения явились не причиной, а следствием агонии. Жертва была отравлена синильной кислотой, примененной в достаточной для быстрой смерти концентрации. Предположительно, Алексей выпил отравленное вино из красного бокала на длинной узкой ножке. Когда яд начал действовать, он упал и подмял собой фужер. Тот разбился. Хрустальная ножка разрезала ему предплечье, потом на несколько сантиметров вошла в грудь. Минут через пять он был мертв.
Маша отняла руки от лица, в ее глазах застыл непритворный ужас:
– В вине? Этого не может быть…
И тут, наконец, грянул ливень!!! Он обрушился с небес внезапно, без предупреждения и прелюдий – черной глухой стеной, закрыв собою остатки белого света.
Все, не сговариваясь, поднялись и подошли к окнам. Маша быстро открыла одно из них, впуская в дом холодный влажный воздух.
Вид беснующейся стихии завораживал. По земле уже текли первые потоки пенящейся воды, желтой от взбитой пыли… Прямые жесткие струи ревели и барабанили по стеклам, кровле, ступеням так громко, что закладывало уши! Налетел ветер. Деревья гнуло к земле, высокие травы упали и теперь лежали в лужицах, их бомбили сверху тяжелые мокрые снаряды. В воздух взвились пустые целлофановые пакеты и оторванные от стеблей зонты борщевика! Гроза гуляла! В буйной пляске сносила она головные уборы разнотравью и палила в небо разрывающимися над головой молниями. Гром гремел и сотрясал округу!
У ступеней веранды образовались воронки и бурлящие пороги! Вся пыль, накопленная за недели жары, широкой бурой рекой вздыбилась, стронулась с места, качнулась, и потекла с холма прочь!
– Даже голова кружится! – Тихо сказала Глаша, глядя на медленно движущуюся почву у крыльца. Она зябко передернула плечами. Инспектор Гирс, стоящий рядом, уловил это движение и громко предложил:
– А не выпить ли нам чаю? Похолодало!
– Я хочу кофе, ненавижу чай… – мертвым голосом сказала Маша и поплелась на кухню, потянув за собой подругу.
Даниил проводил их долгим насмешливым взглядом и повернулся к участковому уполномоченному:
– Анатолий Ильич! А неплохо было бы и мне осмотреть место преступления! Неофициально, конечно же, так сказать – в порядке дружеской помощи.
Толик с готовностью двинулся в холл. Даниил обратился к директору музея, до сих пор заворожено следящему за грозой:
– Карп Палыч! Не желаете присоединиться? Ваши комментарии нам бы очень помогли.
Карп Палыч не желал. Это нежелание было ясно написано на его лице. Но, тем не менее, он обреченно вздохнул и побрел вслед за Толиком…
Даниил не спеша прошел по опустевшей столовой, заглянул на полки шкафа, выдвинул и задвинул ящички в резной консоли, зачем-то провел пальцем по запыленным тяжелым рамам картин, и только после этого направился в холл.
Комната Алексея Григорьевича была открыта. Толик и Карп топтались рядом и вопросительно глядели на инспектора. Тот попросил:
– Я все посмотрю сам. Вы просто будьте рядом, на тот случай, если мне понадобится информация.
Даниил вошел в комнату. Она была просторной как бальный зал, почти квадратной, обшитой темными деревянными панелями, но при этом светлой.