— Я не боюсь тебя!

Раз ответил — значит, боишься. Чего боишься?

— Кто ты такой, чтобы спрашивать?

Я тот, кто тебе нужен. Ведь если я замолчу — ты останешься один. Гневаешься, Тэриньяльт, гневаешься. Итак? Зачем ты здесь?

Он читал Арнайю, как открытую книгу. Даже страх не был так силен, как унизительное бессилие и гнев.

— Я пришел по приказу короля.

Нет, Тэриньяльт. Зачем ты вошел сюда? Король не приказывал тебе умирать.

— Я хотел пройти дальше!

Зачем?

— Король приказал мне.

Нет. Это ты захотел идти дальше. Ты оскорблен. Ты рискуешь, чтобы доказать — что? Что ты — лучше всех, сильнее, отважнее, даже будучи слепым? Разве ты не носишь свою слепоту, Тэриньяльт, как награду? Как знак своей особенности? Разве ты не гордишься, что ты Тэриньяльт — не такой как все? Даже свою принадлежность к отверженному роду поднимаешь как знамя. Старые обиды носишь как знак на щите. Славы ты хочешь, ущербный Тэриньяльт.

— Нет!

Здесь незачем лгать. Здесь никого нет.

— А …ты?

Может, и меня нет. Но есть ты. И ты попал сюда не по чьей-то воле, а по своей. Разве не так? Тебе трудно признаться даже себе? Бедный, бедный Арнайя Тэриньяльт. Бедный слепой Арнайя Тэриньяльт.

— Чего ты хочешь от меня???

А чего ты хочешь?

— Да будь ты проклят, я хочу выйти отсюда! Я хочу жить!

Выходи и живи.

— Как, куда? Ты же сам знаешь — я слеп!

Тогда почему ты не просишь помощи? К чему все эти "не боюсь тебя", "кто ты такой"? Почему ты не скажешь — я просто слепец. Я хочу выйти отсюда. Почему ты так слеп и горд? Почему ты так боишься быть честным?

— Я не могу быть слабым!

Разве сила в отрицании собственной слабости, Арнайя Тэриньяльт?

Арнайя Тэриньяльт тяжело дышал, слезы катились по щекам.

— Я не могу быть слабым. Мои люди надеются на меня!

Как думаешь, что они делают сейчас? Ты велел им уходить — но ведь они не уйдут. Они верны тебе так же, как ты королю. О котором ты, однако, все же подумал плохо, разве не так?

— Да…

Вот. Они не уйдут. Они полезут во тьму, один за другим, и умрут. Как и ты умрешь, если не выйдешь. Еще раз — ты хочешь выйти?

Арнайя Тэриньяльт уткнулся лбом в пол.

— Да, — простонал он.

Так выходи.

— Куда мне идти?

Выход везде. Просто осмелься сделать пару шагов. И поймешь, что я не лгу и мне ничего от тебя не надо. Но вот что ты с этим будешь делать, Арнайя Тэриньяльт.

Ощущение присутствия исчезло. Арнайя остался во тьме. Он был раздавлен. Ложь или правда? Если правда — то как же он жалок, если выход был везде, и он просто ползал по камню, как тупая муха! И какое это унижение будет — принять такую милостыню!

Или все ложь? Тогда… выхода нет?

Тогда он мертв.

Ведь всего лишь надо — поверить и сделать шаг. Шагни, Арнайя Тэриньяльт. Просто шагни…

Он стиснул зубы, сделал шаг, упал вперед…

…и влетел прямо в живот Фагерне.

— Господин! Вы живы! Вы живы! — в голосе юноши звучала неподдельная радость.

Арнайя Тэяриньяльт упал и заплакал, стиснув зубы.

Диэле подбежала к нему.

— Ты не ранен, господин?

Она осеклась, увидев магическим зрением его ауру. Обычно она была спокойно-голубой, но с каким-то красноватым отливом. Сейчас красное ушло, но по краю шла еле заметная золотистая кайма. Диэле не могла понять, что это.

— Мы возвращаемся, — прошептал Арнайя Тэриньяльт.

— Ты… ты что-то видел?

— Нет. И мы не будем больше ничего искать. Поставим здесь границу, как и везде. И возвращаемся.

***

Королевский холм праздновал окончание Объезда. Сила короля снова текла в земле, уговор с ней был подтвержден, впереди еще год радости и безопасности, так почему не ликовать?

Две королевы сидели на галерее над Королевскими садами. Внизу мерцали разноцветные огоньки. Некоторые двигались, потому, что это были праздничные фонарики в руках у гуляющих. Другие огоньки плыли по ручьям и исчезали в гроте, уходя куда-то в недра горы. Может, они доплывают до самого Провала. Или до шахт Дневных.

Журчания фонтанчиков слышно не было из-за музыки. Красивый низкий мужской голос вел мелодию, которую то подхватывали, то отпускали лететь вольно, то переплетали изысканными украшениями две лютни, виола, флейта, маленький барабанчик и колокольчики.

Это был просто певец, не бард Дневных, которые вызывают песней зримые образы. Образы возникали сами по себе, в душе. Может, он пел вовсе не об этом, но от песни щемило сердце, и невыразимая печаль охватывала душу.

— Воистину, это последний раз, — тихо прошептала Асиль.