“Закройте глаза…”

Он зажмурился.

“Расслабьтесь. Не думайте об успехе или неудаче. Ни у кого не получается с первого раза, и вы тоже не старайтесь быть лучше всех. Глубоко вдохните…”

Асад вдохнул. Воздух сухо царапал воспаленное после декоктов горло.

“…и медленно выдохните. Постарайтесь прогнать из головы все мысли. У вас, конечно, не получился, но не переживайте — это нормально. Представьте себе точку, белую точку…”

Мальчик увидел перед собой белый трепещущий огонек. Это была несложная визуализация: когда он был совсем маленьким, то часто видел перед собой этот свет — щелочка в занавеске на кухню.

“…мысленно потянитесь к этому свету. Не пытайтесь понять, какой он — теплый, яркий или насколько он далеко от вас. Просто потянитесь к нему всем своим сердцем, покажите ему себя, почувствуйте его…”

Это было еще проще. Асад очень, очень хотел домой — теперь он понял это неожиданно четко. Мальчик понял, что сейчас заплачет, но это было бессмысленно. “Думай, думай о чем-нибудь… А, конечно же…”

“Я хочу колдовать, — сказал он свету, — я хочу стать колдуном — самым-самым сильным. Тогда я смогу все: вырваться отсюда, вернуться домой… И ни одна сволочь больше не сможет сотворить со мной такое!”

И вот тут произошло нечто странное.

Свету — Асад отчетливо это понял — были совершенно безразличны его мысли. Таких просьб и стенаний каждое мгновенье пролетало перед ним бессчётное количество; все это интересовало свет не более, чем листья, что осенний ветер проносил за ночным окном.

Но неожиданно для себя мальчик понял, что помимо слов ему удалось обратиться к свету как-то иначе. Как именно — он бы не смог объяснить, даже если бы очень захотел; для этого просто не существовало слов.

Асад испугался. Он не понимал механики происходящего, но ему было ясно одно: только что он отправил запрос в очень и очень серьёзную инстанцию.

Причем он даже не помнил самой сути этого запроса. Там было что-то про всемогущество, возможность выбора, чудеса и все такое, но подробностей уже было не узнать.

Мальчик осторожно открыл глаза. Тело все еще ломило, но, как ни странно, боль стала вполне терпимой.

Он поднял глаза и увидел перед собой огонек.

Яркая точка спокойного ровного света — он уже видел, как такие же точно щелчком пальца извлекают из пустоты колдуны.

Свет дрогнул, словно подмигивая, поднялся к потолку и погас.

Пришла зима, полетел с неба снег. Дни стали совсем короткими, а по ночам в небе сияли яростные горные звезды. В комнатах стало так холодно, что не спасали даже маленькие угольные печи, которые раздали воспитанникам “Гнезда”.

Тренировки стали настолько тяжелыми, что сил не оставалось даже на эмоции. Мальчики возвращались в комнаты и просто падали на кровати, немедленно отключаясь. Асаду синились родители, дом и огни в темноте.

В конце января умер мальчик по имени Хаким — тихий и незаметный крепыш из далекой южной Хаши. Говорили что у него остановилось сердце после очередной алхимической процедуры, но так ли это на самом деле — никто не знал. Просто однажды утром дверь в его комнату оказалась закрытой и опечатанной, а его самого больше никто не видел. Спросить что на самом деле произошло было не у кого: черные стражи хранили молчание, а учителя просто отмалчивались.

Наджиб, с которым у Асада установилось нечто вроде отстраненно-приятельских отношений как-то сказал (он в очередной раз крепко напился):

— В Халифате до шестнадцати лет доживают только шесть детей из десяти. Так что мы пока что идем в рамках статистики. Что же до Хакима, то такие пороки сердца мы пока еще не научились вовремя выявлять. Алхимики говорят, что он в любом случае не дожил бы до двадцати. Это жизнь, и готовым ко всему быть нельзя.

Уроки в классе почти сошли на нет; теперь основное внимание уделялось тренировкам с Рахимом, так что времени “заниматься колдовством” у Асада с приятелями почти не было. Он так и не стал называть Абида и Сиражда “друзьями” даже мысленно. Мальчик слишком боялся, что когда-нибудь он выйдет во двор, а кого-нибудь из тех, с кем он успел крепко сойтись, там уже не будет. Другое дело — книги. Они не уйдут, не умрут и не станут со временем другими. В книгах жила законсервированная реальность; они сами были тем колдовством, к которому так отчаянно рвалась душа.

И еще: он таки научился чувствовать эфир.

Более того: теперь он мог в любой момент призвать свет. Маленький шарик теплого беззвучного огня, который поднимался над его головой и светил, по-настоящему светил. Заклятье было не ярче свечи, но это было колдовство, и колдовал он, Асад.

Правда, у него не получалось сделать заклятье ярче, как бы он ни старался. Он понимал, что именно надо сделать, но все попытки влить в световой шар больше эфира заканчивались головной болью и легкой тошнотой. Впрочем, Асад расстраивался не сильно: у Абида с Сираджем не получалось пока и этого.