Шрифт:
– Пожалуй, я тоже пойду в сад! – томно протянула Анна Владимировна. – Ах, нет-нет, дорогой, вы можете остаться – вы же любите эти скучные мужские разговоры. Меня проводит Петр Родионович.
– Я! Я вас провожу, сестрица! Я ведь тоже в сад! – выпалил парень в блузе, хватая Анну за руку. Очередной ненавидящий взгляд полоснул поручика.
– Вы такой милый мальчик, Ингвар.
– с принужденной улыбкой протянула Анна. –Пригласите, например… Алевтину. – и подобрав юбку, принялась спускаться по хитро закрученной лестнице с террасы в сад. Победно ухмыляющийся поручик поддерживал ее под локоток. И ни один из них не видел, как побледневший от ярости супруг только холодно поклонился паре вслед. С таким выражением лица и до знаменитой боевой ярости детей Одина недалеко.
Алевтина оценивающе поглядела на Игнвара, на тарелку, на Ингвара… и принялась торопливо запихивать в себя куски, явно спеша и доесть, и кавалером обзавестись. Ингвар бешено поглядел на сосредоточенно жующую девчонку, прошипел что-то по-немецки… и бегом кинулся вниз по лестнице.
Расстроенная Алевтина осталась над тарелкой – в глазах слезы, а щеки раздулись как у хомяка.
– Алька кавалера проела. – задумчиво хмыкнула Липочка (или Капочка?).
– Повезло ему – могла б и вовсе съесть. – подхватила вторая сестрица.
– Замолчите, фройляйн! Нельзя барышне быть такой жадной, Алевтина! – с упреком прошептала гувернантка.
– Ничего, господин Меркулов-младший составит ей компанию. – Алексей небрежным жестом подал руку Лидии. Та жеманно хихикнула. – У вас так много общего… - протянул он, глядя на Митину тарелку, где высилась гора еды, как и у Алевтины. Лидия захихикала снова, и вцепилась в протянутую ей руку, точно крестьянка на ярмарке – в кошель. Еще за пазуху ее суньте, сударыня!
Алевтина быстро-быстро зажевала, сглотнула как удав, проталкивая в горло здоровенный ком… и с надеждой уставилась на Митю.
«А ведь это война, сударь!» - подумал Митя, задумчиво глядя Алексею вслед. Осталось только решить, как побеждать. Для начала: ни в коем случае не следовать за по-королевски неспешно спускающейся парочкой – точно пленник за колесницей римских триумфаторов. И не брать с собой Алевтину!
– Покажите мне дом, сударыни! – он подхватил под одну руку Аду, под другую – случившуюся рядом Липочку (или все же Капочку?). Надо их как-то пометить: бант повязать, что ли? Так ведь обмениваться начнут, всенепременно! – Хочу еще раз взглянуть на портреты ваших тетушек… бабушек… кто они там… - потребовал Митя, провожая взглядом надменный Лидочкин профиль, с каждым шагом словно уплывающий вниз по лестнице, и наконец пропавший совсем.
Поэтому едва успел заметить, как барышни Шабельские обменялись быстрыми взглядами.
– Портреты? – фальшиво удивилась Зинаида. – Что в них интересного?
«Интереснее всего ваша настороженность». – мог бы ответить Митя, но не стал.
– Интересуюсь, знаете ли, провинц… местными живописцами. Может, у вас еще какие портреты есть? – не дожидаясь ответа, круто повернул своих спутниц, едва не смахнув их кринолинами посуду со стола, и потащил в дом.
Алевтина попыталась издать что-то вроде протестующего вопля, но бдительная мисс сунула ей яблоко. Зинаида с оставшейся близняшкой переглянулись и последовали за ним.
Словно король со свитой он прошествовал через анфиладу скромно убранных комнат – и даже впрямь остановился у ростового портрета.
– Наш предок, казацкий полковник Шабельский. Когда Ее Величество Екатерина уравнивала запорожскую старшину в правах росского дворянства…
Голос Ады с учительскими интонациями жужжал вдалеке, точно пчелы над террасой. Мысли крутились шестеренками автоматона. Что делать, если приезжаешь в глушь… а провинциальный хлыщ в сюртуке от здешнего портного не спешит отдавать ни роль светского идеала, ни внимание первой красавицы, да еще и позволяет себе язвить? Что бы сделал младший князь Волконский? Разум подсказывал – ничего, само имя все сделало бы за него. Митя Меркулов, сын полицейского чиновника, был слишком мелкой сошкой в Питере… но быть мелкой сошкой в деревне? Увольте! Переиграть Алексея в светскости и томности? Тогда придется равняться на младшего Лаппо-Данилевского как на эталон, который надо превзойти. Да Митя и не горшок с мясом, чтоб так… томиться! Гораздо лучше принизить все, чем соперник гордится, как ничтожное, безнадежно немодное и провинциальное!
– C'est charmant, pas vrai? – пробормотал Митя, поняв, что Ада уже закончила и теперь выжидательно смотрит на него. Нет, французский для выбранной роль не годится, надо что-то более… решительное, деловое, в отцовском стиле. – Я хотел сказать: вы великолепно рассказываете, Ада. Собираетесь идти по учительской стезе?
– Я хочу поступить в восьмой, педагогический класс гимназии [13] . – смутилась Ада. – А пока учу крестьянских детей… читаю им вслух…
– И что читаете? – заставил себя спросить Митя: непростую же роль он выбрал!
13
Семь классов – основной гимназический курс, восьмой класс в женских гимназиях давал выпускницам право преподавать самим.
– «Степку-Растрепку». – краснея, пролепетала Ада. – Дети маленькие еще и…
– Это где про мальчика-утопленника и девочку, что играла со спичками? – озадачился Митя. Кажется, совсем недавно он то ли слышал эти глупые стишки… То ли сам вспоминал… – Как там… м-м-м… «Сгорела Катенька дотла, остались уши да глаза?»
– В книжке: зола и башмачки! – вскричала Ада.
– Полагаете, так-то оно легче?
Близняшки тихо застонали от восторга.
– Уверен, Ада, у вас все получится.
– серьезно заверил Митя. – Ну а вы, Зинаида? Как вы управляетесь с таким сложным автоматоном? У вас был учитель?