Шрифт:
А что тут можно сказать? Верной дорогой идёте товарищи. Всё у него в жизни будет хорошо. И ведь на самом деле хорошие фильмы снимет. Дурак только. Вот через пару лет разведётся с Вертинской. А ведь какие красивые и умные могли быть детки.
Третий посетитель дедушки вызвал у Петра приступ паники.
– А это писатель и поэт Булат Окуджава.
– Очень рад. Позавчера вот узнал, что вы у меня Мотыля украли, – постарался шуткой сгладить нервозность пожатия руки Штелле.
– Вы тоже сценарий фильма написали? – заинтересовался ограбленный Петром бард.
– Нет, я для свердловского ТЮЗа написал музыкальную сказку-детектив.
– Расскажите потом? – встрепенулась светлая девушка, – Нужно ведь и деду вас показать, Пётр Миронович.
Дед был сух и стар. Сидел в кресле в ярком вязанном свитере, но под свитером был на рубашке галстук. Интеллигент. Большой еврейский нос с годами из острого клюва превратился в картошку. Высокий лоб. Совершенно седые, аж белые волосы. Говорят вот, пронизывающий взгляд. Нет, не было пронизывающего взгляда. Скорее насмешливый прищур. И прямо рвали всю картину маленькие гитлеровские усики под картофелиной. Глаза говорили: "Ну, Люша, рассказывай, что за интересный экспонат ты залучила".
– Деда, это Пётр Миронович. Он начинающий поэт песенник, – отработала договорённость светлая девушка и не удержалась, – А ещё он Первый Секретарь Горкома КПСС, модельер, философ и самый великий повар, – чуть смутилась, ну не рассказывать же всей компании о ночи, – которого я знаю.
– Не слишком ли много для одного человека? – тяжело улыбнулась, стоящая за креслом с корифеем женщина.
– Это моя мама – Лидия Корнеевна.
– Очень рад знакомству.
– Люша, Пётр Миронович, не хотите чайку с дороги? – постаралась улыбнуться "мама".
– С удовольствием.
Попили чай, поговорили о погоде. Не клеилась беседа. И кассеты с песнями забрала товарищ министр. Разрядил обстановку патриарх.
– Пётр Миронович, я так понимаю, что Люша вас привезла, чтобы я послушал ваши стихи и помог их напечатать? – правду про деда потом напишут. Всем бросался помогать.
– Да, Пётр Миронович, прочтите ваши стихи, – Вертинская вклинилась. Красива чертовка.
– Корней Иванович, я слышал, что в этой комнате вам читал стихи Пастернак? Не скажите, с какого места, – окинул взглядом большую комнату Пётр.
– Думаете, место, это главное, – усмехнулся Чуковский.
– Однозначно.
– Дай бог памяти, да вон у окна, кажется, и стоял, – чуть привстал с кресла патриарх, указывая через головы гостей на разукрашенное изморозью окно ближе к углу.
Пётр прошёл до указанного места. От окна дуло. "Нужно будет стеклопакеты изобрести", – вспомнил Штелле и начал сказку. Давно, в той жизни, лет двадцать назад, был у него период, когда он попытался написать сказку типа "Конька Горбунка" или даже, чуть подражая игре в слова, филатовского "Федота Стрельца". Написал много, а потом как-то отложил и вот снова взяться так и не удосужился. Но ведь знать об этом почтенной публике не обязательно. Прочитать можно только вступление. Оно явно выбивается из всего, что сейчас пишут.
– Это будет сказка. Представьте себе поэта, которого отправили по сфабрикованному обвинению в ГУЛАГ в 37 году. Вот он пишет письмо домой:
Я тут мать решил со скуки, От тебя, детей в разлуке, Написать ребятам сказку - Заменить отцову ласку. Чтоб не тратить время даром, Я решил таким макаром, Нужно опыта набраться, В корифеях покопаться. И столкнулся Ешкин кот, Я с такой проблемой вот. Не достать нигде Ершова, Как и дедушку Бажова, С Маршаком вообще беда, Кто ж его пришлёт сюда. Я отчаиваться стал - Ни черта ведь не достал! Тут мужик пришёл с этапа, Борода как у Потапа, У него Есенин есть, Анну Снегину прочесть, Пугачёва Емельяна, Что писал поэт наш спьяна. Ну, осилил я Серёгу. Рано всё-таки в дорогу. Вирши в голову не прут, Не закончен видно труд Овладенья мастерством. Отложить что ль на потом Написанье сказки сей, Но хочу ведь – хоть убей. Тут я вспомнил – Пушкин есть. И не можно глаз отвесть От его волшебных сказок, И про рыбок и про бабок, Про русалку и кота. Значит я не сирота, Буду у него учиться. Тут ведь главно – не лениться. Прочитаю про царевну, Или может – королевну, Что качается в гробу И схвачуся за губу. Что-то мне напоминает, И сомненья вызывает Этой сказочки сюжет. Белоснежка? Или нет? Тут и там царевну прячут, Только тут коняки скачут, А там гномики долбают, Самоцветы вырубают. В общем, тяжкий горный труд, Если сказки те не врут. Младший гном в княжну влюбился, Чуть рассудка не лишился. А у Пушкина в неё втюрился парнишка - Младший егеришка. Аналогии кругом. В этом месте, али в том: Яблочко княжна съедает, И почти, что умирает. Лесники её хватают, И в хрустальный гроб ховают, На цепях между столбов. Семь здоровых этих лбов. Точно так же как и гномы. Да, сюжеты тут знакомы. Плагиатом пахнет тут. Во! Блин, классики дают! Вот ведь Пушкин – сукин сын, Сбегал, значит, в магазин, Закупил про гномов книжку, И пополнить, чтоб кубышку, Заменил трудяг конями С псами, ну, и с егерями. И пришёл за гонораром, Деньги получил задаром, И ведь как спешил чудак, Даже склеил кое-как, Свой сюжет про лесников. Так чуть-чуть, для дураков. Ну, откуда в чаще грот? Всё в лесу наоборот! Есть осины, есть берёзы, Тут Есенин бы про слёзы, Начал кружево плести, Пятером не разгрести. Я ж скажу: В лесу есть ёлки, Совы, зайцы, даже волки, А с пещерами там туго. В чём же Пушкина заслуга? Знаю, знаю! Он бродяга, Ох, и хитрый же деляга, Перенёс на Русь сюжет. Нет. Опять же винегрет. Царь Салтан, батыр Руслан, Где ж увидел он славян? А ещё есть князь Гвидон, Что прислал нам всем поклон. Девушку зовут Наина, Почему не просто Зина? Знать писал он про татар. Жаль, что этот Пушкин стар. Я б ему сказал: Сергеич, Ты ведь, брат, не Челубеич. Нам к Мамаю на поклон Бегать нынче не резон. Ты пиши про Русь святую, А не то тебя я вздую. Ладно, Пушкина прочёл, И ошибки все учёл, Старшего сего собрата, Чуть не ляпнул – плагиата. И пора свою писать, А то дети лягут спать, Не дождавшись приключенья. Значит к чёрту все ученья. И начнём мы помолясь… Ехал как-то лесом князь.Стояла тишина. Никто не хлопал. "Это провал, – подумал Штирлиц".
– А дальше. Давайте немедленно дальше, – первая опомнилась дочь наркома финансов.
– Да, Пётр Миронович, к чему эти театральные паузы, продолжайте. Начало лихое, – поддержал женщину Никита Михалков.
– К сожалению, я не помню всю сказку наизусть. А текста с собой нет. Я начну сбиваться и испорчу всё впечатление, – развёл руками Пётр и демонстративно отошёл от окна.
– Это нечестно, такую интригу закрутили. Ничего подобного не слышал, – теперь только похлопал в ладоши Чуковский, – Непременно переправьте мне рукопись, если там и дальше так не тривиально, то я всеми силами буду добиваться публикации.
– Дед, Петру Мироновичу не нужна помощь. Я не знаю, как он это делает, но я сама была свидетелем, как он сначала отчитал, как нашкодившего ребёнка Фурцеву, а потом заставил её исполнять свои требования. Причём от некоторых требований у меня волосы дыбом вставали, – поднялась из-за стола Люша и встала перед Петром, закрывая его грудью.
– Однако. Не поделитесь умением, Пётр Миронович. За такой талант можно и душу отдать, – это недоверчиво впилась глазами в дочь Лидия Корнеевна, – Такой бы талант ещё и Александру Исаевичу.