Шрифт:
– Удачи, – говорит кто-то у меня за спиной.
Я удивленно оборачиваюсь. Андрей что, правда пожелал мне удачи? Он дружелюбно кивает, и Лерина рука на его плече больше не кажется такой по-хозяйски расслабленной. Напоминает скорее дохлого кальмара.
– Шустрее, Мацедонская!
Я хватаюсь за канат и делаю неловкую попытку подтянуться. Ладони так вспотели, что я тут же соскальзываю вниз и неуклюже шлепаюсь на пол. Запястье и бедро пронзает боль, но еще больнее от того, что все опять смеются. Я зажмуриваюсь, чтобы не заплакать.
Андрей тоже смеется. А Лера стоит, опершись на его руку, и вытряхивает что-то из кроссовка. Даже в этой нелепой позе она выглядит как статуэтка. А я…
Я встаю и вытираю руки о толстовку. Подпрыгиваю, хватаюсь за канат и вцепляюсь в него что есть сил. Обхватываю руками шероховатую поверхность и снова бросаю свое тело вверх, напрягая каждый мускул. Бедра в том месте, где о них трется веревка, просто горят. Я чувствую, что начинаю сползать, но упрямо подтягиваюсь снова.
– Ладно, хватит, – ворчит Макарыч.
Ну уж нет! Я почти добралась до середины и не сдамся. Мне хочется доказать им всем. Доказать себе! Я стискиваю зубы. Делаю новый рывок! Тянусь выше!
Перед глазами вдруг вспыхивают пятна. Я задерживаю дыхание и прижимаюсь лбом к канату, но головокружение не проходит. Напротив, тело вдруг тяжелеет. Мир вокруг начинает кружиться, ладони разжимаются, и я падаю. Падаю-падаю-падаю…
– Осторожно! – кричит чей-то голос.
А потом темнота.
Сначала я слышу звон в ушах. Потом взволнованные перешептывания, чьи-то шаги…
– Эй, – говорит голос, от которого что-то сжимается внутри. – Эй, ты как?
Я открываю глаза. Фокусирую взгляд и первым вижу лицо… Андрея! Он выглядит таким обеспокоенным и таким красивым. Брови нахмурены, взгляд лихорадочно бегает по моему лицу, а челка упала на лоб и почти закрыла собой правый глаз. А ведь глаза у него такие… такие… Сама не понимая, что делаю, я поднимаю правую руку. Убираю с его лица непослушную челку и, не удержавшись, касаюсь теплой щеки.
Первый контакт – вспышки цвета на кончиках пальцев.
Прикасаюсь ладонью – и его синева врывается в меня бурным потоком, будто волна. Будто цунами! Ш-ш-ш, ш-ш-ш, ш-ш-ш – громко шумит в ушах. Его чувства настолько насыщенные, сильные, горькие! Как больно. Почти нестерпимо! Хватит! Вскрикнув, я отталкиваю его от себя, и сразу становится легче дышать.
– Ты чего? – недоуменно спрашивает Андрей.
Мы смотрим друг на друга ошарашенно. Я вдруг понимаю, что все это время он держал меня на руках. А потом слова просто срываются с губ, прежде чем я успеваю сдержаться.
– Ты – самый синий из всех.
А синий – цвет одиночества.
Глава 3: Разговоры
Одиночество – синее.
Зависть – пронзительно желтая, гнев – красный, нежность – голубая, а любовь… у любви нет цвета, но она светится.
Это было частью меня, сколько я себя помню.
Называйте как хотите: дар, суперспособность, сверхъестественная фигня… Мой психолог вообще был уверен, что это такой инструмент самозащиты. Что я внушила себе, будто, прикасаясь к человеку, вижу его эмоции через цвета. Вот только это правда. И никаких радиоактивных пауков и криптонита.
Все мои первые воспоминания – это цвета. Через них я познавала мир. Мне нужно было просто коснуться, и я сразу все понимала. Кто грустит, кого мучает чувство вины, кто напуган. Конечно, я далеко не сразу разобралась с оттенками и все-таки… все-таки что-то внутри меня с самого начала знало, что это за чувства – даже тогда, когда я еще не разбиралась в заумных словах. Даже тогда, когда не умела толком говорить.
Это всегда ощущается по-разному, но всегда – через прикосновение. Иногда чужие чувства врываются в меня, тараном пробивая мои собственные. Иногда мне больно. А порой это словно тихая мирная река… Или болото, в котором я вязну, которое не дает мне вдохнуть.
Но чем сильнее чувство – тем мне больнее. Всегда.
В детстве я думала, что все так умеют. Мама была в восторге: сначала от того, что я такой контактный ребенок (еще бы, я же трогала всех без разбору – так я знакомилась). Потом от того, какое богатое у дочери воображение. Думаю, ей и в голову не приходило, что я говорю правду. А вскоре и до меня дошло, что такая правда – не то, что люди хотят услышать.
«Дура, я вовсе не завидую ей!»
«Девочка врет, я так вовсе не думаю!»