— Спасибо тебе великая и милосердная, — поклонилась Рикардина. – Я знаю, что Гума спасён.

Эриберту привёз Феликсу труп Жака.

— Ваш приказ исполнен, — сказал он. – Но есть издержки.

Феликс, страшно изругал своего помощника.

— Ты разучился чисто работать, — сказал он в заключение. — Если так будет продолжаться и дальше, придётся отправить к рыбам тебя! — Феликс походил по кабинету и прибавил: — Скажешь, что погиб, когда забирал товар. Отвези вдове побольше денег, чтобы успокоилась. Деньги возьмёшь из собственного кармана, потому что сам виноват. Эриберту повернулся и вышел. Честно говоря, он ждал за эту операцию других слов.

Жака хоронили всем причалом. Женщины жалели Жудите и ругали Эриберту за подлость. Жудите плакала навзрыд, проклиная тот день и час, когда Жак взялся возить контрабанду. Она же предчувствовала, что добром это не кончится! Как она умоляла Жака уйти от Эриберту! Убийца-Эриберту посмел войти к ней в дом, посмел предложить ей денег, но они пахли кровью, эти деньги! Их было страшно взять в руки!

Гума сказал много добрых слов о Жаке на похоронах. Он, как и все рыбаки, сожалел о безвременной кончине своего товарища. Ему и в голову не приходило, что Жак сначала предал его, а потом спас. Гума был без сознания, когда тот всё-таки вытащил его из кабины. Никто из рыбаков не знал, что Жак смыл кровью нечаянное бесчестье.

Тяжело было на душе Гумы. Смерть Жака, гибель рыбацкого кооператива. Он клял себя за то, что погубил так хорошо начавшееся дело. В один миг всё ухнуло в яму. А сколько долгов! Зе де Бомба — за утонувший рефрижератор, Дулсе – за аренду, рыбакам — за рыбу.

— Я выплачу всё! — клялся он, но сам не знал, каким образом.

Все были подавлены, всем было тяжело. Слова утешения никому не шли на язык. Да и надеяться было не на что.

Ливия, услышав о несчастье на причале, собралась бежать к Гуме. Она была уверена, что сумеет как-то его утешить, что вдвоём они что-то непременно придумают. Она уже выходила из дома, но её остановил телефонный звонок. Алешандре предупреждал, что сейчас заедет за ней, Феликс просит её приехать, он принимает у себя сеньора Виану, главу партии, от которого зависит его губернаторство.

— Ты же знаешь, что «нет» для отца не ответ. Будь готова через четверть часа. Я еду.

Леонтина, видя, как расстроена Ливия, предложила:

— Черкни несколько слов, вырази Гуме своё сочувствие, назначь встречу, а я отнесу записку. Прогулка мне будет только в радость.

Ливия просияла:

— Ты так выручишь меня, тётечка!

Она быстренько написала записку, назначив Гуме свидание на пляже, отдала Леонтине и, расцеловав её, убежала.

Леонтина не спеша двинулась в путь. Выйдя из дому, она почувствовала прилив сил. Что, собственно, её удерживало в семейной крепости? Может быть, ей вновь пуститься в странствие?

На причале в толпе она отыскала Гуму и передала ему записку. По его просветлевшему лицу она увидела, что он обрадован.

Гума и не подозревал, что записка от Ливии — не единственный сюрприз этого необычайно печального дня.

Именно на этот день Эсмералда наметила окончательное завоевание Гумы и отменять его не собиралась.

— На этот раз он не устоит передо мной и утешится в моих объятиях, — сказала себе Эсмералда.

Руфину купил облюбованное ею платье, она надела его и сочла себя достойной самого короля. Затем она придирчиво осмотрела себя в зеркале и решила, что станет ещё привлекательнее, если подведёт глаза, подрумянит щёки, накрасит губы. «Он и думать забудет о кислой простокваше», мечтала она, наводя красоту.

План действий у неё сложился давно. Она попросила Гайде шепнуть Гуме, что на его лодке мелькнула подозрительная тень, а всё остальное уже было её личным делом.

Едва услышав о чужом человеке на своей лодке, Гума бегом побежал к ней. Лодка была его единственным достоянием. Потеря лодки стала бы для него окончательной катастрофой. Неужели вор задумал её увести, воспользовавшись похоронами?

Вора на лодке Гума не обнаружил, он нашёл там Эсмералду. Но в каком виде! Посмотрев на неё, Гума хоть и кусал губы, но всё же, расхохотался.

— Ну и ну! Вид как у заправской портовой шлюхи! Ты с ума сошла, Эсмерадда?

Гума уже хохотал в голос, просто корчился от смеха, глядя на вульгарную глупую попугаиху.

— Ну, надо же учудить над собой такое?! — простонал он. — Что за дурь на тебя нашла?

Большего оскорбления, большего удара нанести он не мог. Эсмералде хотелось, и зарыдать, и поколотить это чудовище! Толстокожее, бесчувственное чудовище! И она накинулась на него с кулаками:

— Вот тебе! Вот тебе! Получай!