— Твоя бывшая так на меня глазела, что я и кусочка не смогла проглотить, — вру я. Точнее, я говорю правду. Но не всю и не до конца.

— Трусишка.

Это так… тепло. Приятно. Как солнечным зайчиком по сердцу, даже щекотно в груди. И хочется глупо, как маленькой, хихикать и кивать, кивать и хихикать.

— А теперь, малыш, попытайся перестать дрожать и сосредоточься, потому что мне очень важно услышать ответ на свой вопрос.

Я смотрю в его всегда смеющиеся карие глаза, пытаюсь понять, что за напасть могла случиться в… кажется, уже три часа ночи. Ну, кроме того, что мой уставший майор в наше третье свидание увидел меня в обнимку с унитазом. Господи, стыд какой!

— Мне бы душ и зубную щетку, — улыбается Антон. — Я вообще ни хрена с собой не взял.

— Душ вот, — тычу пальцем в душевую кабинку, которую установили только в прошлом месяце. — А вот запасная зубная щетка… Надо поискать.

Дача для отца, как он сам любит говорить, вторая обитель. Тут неподалеку речка, и они с друзьями часто приезжают на ночную рыбалку. Мыло, станки для бритья и всякие гигиенические штуки в одноразовых упаковках мать покупает регулярно.

Так что щетка точно должна быть.

Пока копаюсь в тумбе под раковиной, за спиной раздается возня.

— Вот, наш…ла.

Антон стоит сзади, уже без толстовки, с взъерошенными волосами и руками на ремне джинсов. Я, должно быть, выгляжу очень глупо, когда приклеиваюсь взглядом к его пальцам, от которых совершенно точно как-то по-особенному схожу с ума.

— Запрешь дверь? — Ремень распадается на две стороны, молния расстегнута до упора. — Изнутри.

Я делаю это меньше, чем за секунду.

Мой мужчина усмехается, запросто стаскивает джинсы вместе с трусами и берет зубную щетку из моих ослабевших пальцев.

— Не такая уж и трусишка, как оказывается.

Я не знаю, как назвать то, что происходит.

Помешательство? Персональное солнечное затмение на мою голову?

Все плохое, что торчало в моей голове несколько минут назад, потихоньку сползает куда-то на сторону, как черные тучи грозы, которая прошла мимо. Не ушла совсем и все равно висит нехорошим предупреждением, но я могу попробовать не замечать ее. Тем более, когда рядом пара татуированных рук, широкие плечи, грудь, по которой хочется провести пальцами, живот с деликатной полоской волос вниз от пупка.

Я закрываю глаза.

Видела же голого.

Видела, как он дрочил передо мной, а все равно стыдно. И тянет в животе.

— Мы можем просто принять душ вместе, Йен. Йени, — тянет мое имя, странно улыбаясь и немного жмурясь. — Так больше нравится.

Киваю. Мне тоже больше нравится, как эта форма моего имени звучит в его исполнении.

— Раздеться не хочешь?

У меня деревянные пальцы, но я кое-как справляюсь с молнией кофты.

Он не трогает меня даже пальцем.

Просто наблюдает.

Я спускаю кофту по плечам, вздрагиваю, когда по оголенной коже локтей пробегает непонятно откуда взявшийся прохладный сквозняк.

Неуверенно берусь за нижний край футболки, но на этот раз Антон все-таки протягивает руку. Не для того, чтобы помочь с одеждой: просто снимает запутавшуюся в моих волосах заколку.

Выдыхаю. Вспоминаю, что была смелой мгновение назад.

Все будет так, как я захочу? Как нужно мне? Если я скажу «стоп» — он остановится?

Стаскиваю футболку, остаюсь в бюстгальтере и джинсах.

Медальон колдуньи на мне — я не снимала его с того дня, и не думаю, что захочу снять в ближайшее время.

Мне так страшно, что только упрямство не дает остановиться на полпути и сбежать, спрятавшись в углу.

Мне так страшно, что единственный способ побороть панику — сжечь все мосты.

Я даже на экзамены всегда ходила первой.

Стаскиваю джинсы вместе с трусиками, переступаю через них и глупо дергаю ногой, потому что проклятая штанина не хочет отпускать лодыжку. Почему в книгах и фильмах все это выглядит сексуально и чувственно, а в реальности я в итоге стою в одном носке, лохматая и красная, как рак.

— Пошли, — Антон берет меня за руку, как маленькую заводит кабинку, закрывает дверцу.

Она просторная, но мы все равно почти вплотную друг к другу.

— Сначала будет холодная, — предупреждаю я, когда Антон откручивает вентиль — и мы синхронно шипим, потому что на нас обрушивается ледяной поток.