За Соней станется, она весь дом до основания разнесёт! Спокойная, ага, сейчас! С матерью, может быть, а вот меня даже слушать не стала, когда я ей сотню аргументов привела, чтоб утопающее в рюшах платье оставить дома. Разревелась, наконец, вспомнив, что на материнском плече обиды переживаются легче, и так быстро убегала из зала, что добрую половину коробок снесла. Я их минут двадцать складывала, под её вой: "Хочу к маме"!

– Проворонила, признаюсь. Но про шахматные турниры тоже должен кто-то писать.

Не всех же только голые коленки интересуют. Кстати, мне ещё Соньке колготки застирать нужно. А то пока мы к редакции бежали, она прямо в лужу упала. А потом опять плакала минуты три, ведь новенькое платье тоже пострадало.

Вот почему детям стоит прислушиваться к взрослым! А некоторым взрослым не стоит рожать, потому что отстирывать от одежды пятна в полевых условиях я не умею! Да, на кой чёрт мне эти заботы?!

– Бездарность ты, Некрасова! Ладно, давай сюда свою писанину, один хрен что-то печатать нужно. И интервью с Довлатовой чтоб к завтрашнему утру было готово! Мы его на первую полосу пустим.

– Будет сделано, - соглашаюсь, не имея ни малейшего представления, как всё успею, и, наконец, выхожу от главного. Иду прямиком к своему столу, вымученно улыбаясь на понимающие взгляды коллег. И Соне улыбаюсь, ей и так досталось: мать усвистала в неизвестном направлении, банты съехали с макушки, ведь руки у меня растут не из того места, а обедает она вредным хот-догом. Детям же можно хот-доги?

– Старый хрен, - сажусь на краешек Ириного стола и устало растираю виски.
– Что делать-то? Я ни в жизнь материалы не обработаю...

– Всё так плохо, да?
– подруга косится на мою племянницу и сочувственно пожимает мою коленку.
– Ну хочешь, я за тебя напишу? Ты, главное, в детский дом съезди и интервью возьми. Меня этот лысый чёрт ни за что не отпустит, пока я с рекламой не разберусь.

– Хочу! Ира, спасай! Я тебе всё на почту скину, ладно?
– оживляюсь, подрываясь с заваленного конфетными фантиками стола, и складываю руки домиком.
– Ты меня очень выручишь!

– Ладно, уж. Только если что не так, меня не вини. Неспроста же Толик мне статьи не поручает.

Да к чёрту Толика! И репутацию к чёрту! Мне сейчас о другом думать нужно: впереди целый час в компании с суровой директоршей детского приюта, а после... А о том, что ждёт меня после, даже думать не хочу, слишком уж рана кровоточит.

– Сонька, - командую перемазавшейся майонезом девчонке, чтоб она поскорее собиралась, и наспех закидываю в сумку всё необходимое.

– А колготки?
– возмущается она, пока я тащу её за руку по коридору.
– К папе в таких нельзя. Вдруг не захочет такую дочку?

– Захочет, иначе ему придётся иметь дело со мной!

Хотя, кого я обманываю? Всё равно от моей расправы Некрасову не убежать. У меня руки так и чешутся приложиться к его наглой роже. Он на святое покусился - на мои чувства к родной сестре, а такое просто не забывается! Даже беседуя с вполне себе доброжелательной директрисой, только о своей мести и думаю. Что сначала предпринять: голову ему открутить или оторвать самое ценное? Чтоб больше не звенел ими на всю округу?

– А здесь у нас детки помладше. Вот Лидочка, ей четыре, - женщина подзывает к нам симпатичную малышку в красивом сарафане и сажает её к себе на колени.
– Лидочка у нас уже год.

Бедная...

– Мать лишили родительских прав. Видите, - её рука скользит по детскому плечику, отодвигая края футболки, и обводит указательным пальцем три одинаковых рубца.
– Сигареты об неё тушила, паскуда. Господи, вы ведь там всё подкорректируете?

– Конечно, - киваю, ничуть не виня Татьяну Викторовну за веское словцо, но в блокноте делаю пометку: "Ира, паскуду убирай".
– Скажите, а как давно вы здесь работаете?

– Без малого двадцать лет.

– Тяжело, наверное, ежедневно видеть такое?

– Не без этого. Когда только сюда пришла педагогом, меня уверяли, что с годами проще станет. Мол, ко всему человек привыкает. А я так и не научилась. Это же дети... Иной раз, как новенькие поступят, весь вечер дома реву. Да и здесь реву, вместе с ними.

– А как, вообще, ребёнок попадает в ваш детский дом?

– Как? Да как и везде. Груднички-отказники сначала в доме малютки живут. Ну как дом? Дом это громко сказано - пятый этаж роддома. Там их какое-то время медсёстры выхаживают, а потом перевозят в соседний город. А уж когда подрастут, если в семью не забирают, уже сюда.