«Говорили, Рис сжег своего младенца, когда на вершине холма вспыхнул куст утесника. Весело пылающий куст принимал, им казалось, бледные печальные очертания рахитичных конечностей пылающего младенца священника. Остатки пепла, не развеянные ветром, Рис запечатал в глиняном кувшине. Вместе с прахом Риса лежит прах того младенца, а рядом с ними – прах его дочери в гробу из белого дерева».

– Бр-р-р, – поежился Чинарский, лежа на диване. – Ну и чтиво! Особенно славно читать эту дурь с бодуна!

Сколько рек утекло с того вечера, когда он так душевно пил коньяк с Надькой! Повод, конечно, был грустный, но посидели они славно. И как часто бывает на русских поминках, горестное возлияние едва не окончилось пьяным панегириком нетленной жизни. Тогда же он и выпросил у нее эту странную книжку. Надька хотела отделаться второразрядным детективом, но Чинарский проявил завидное упорство начинающего интеллектуала. Он заявил, что детективов на его роду ему хватало, а вот насчет серьезного чтения он мало просвещенный человек. Надька сунула ему сборник рассказов Дилана Томаса, иронично усмехнувшись. На Чинарского благостное впечатление произвело название сборника – «Под сенью молочного леса». Что-то отдохновенное и прозрачное мерещилось ему в сочетании этих слов.

– Это драма, – снисходительно пояснила Надька.

– Нехай, – махнул рукой Чинарский. – Хочу ознакомиться с запросами современной молодежи… – Он искоса посмотрел на ухмыляющуюся Надьку.

– С чего это? – приподняла она свои круглые плечи.

Чинарский только хитро улыбнулся. У него было два мотива. Один, вполне меркантильный и простой, заключался в постепенном сближении с Надькой, в налаживании отношений с целью иметь в ее лице постоянный источник для заема наличности. Другой, более размытый и непроясненный, состоял в праздном интересе к любому сколько-нибудь замечательному явлению. Когда, увидев книгу, Чинарский спросил девушку, о чем в ней идет речь, Надька сделала раздраженное лицо, словно ее уличили в некомпетентности, а потом вдруг таинственно улыбнулась и сказала, что это сложная вещь и читать ее не каждому под силу. Исходя из такого лаконичного и яркого комментария, Чинарский сделал вывод о том, что лежавшая перед ним книга – как раз из разряда таких явлений.

А теперь он наконец начинал постигать смысл Надькиного комментария. Сначала он определил книгу как бесовскую, хотя на какое-то время она захватила его своей символической образностью и загадочностью сюжетов. Но сейчас, когда в висках гневно пульсировала кровь, когда ломило затылок, а все тело заходилось в противной дрожи, читать книгу не было никакой возможности.

А между тем столько рек утекло! Чинарский в тот вечер возвратил Надьке долг, но на следующий день снова у нее занял сотку. Именно такая сумма наличествовала нынче у него в карманах, но со всей жгучей необходимостью стоял перед ним вопрос незамедлительного снятия похмельного синдрома. Мало того, что Чинарский мучился головной болью и слабостью физической, его душа корчилась от спазмов исключительно духовного происхождения.

Отдать или не отдать – вот в чем заключалась его гамлетовская дилемма. Если отдать, то на что тогда опохмеляться? Если же не отдавать, то как он будет выглядеть в глазах Надьки и не повлияет ли такое его нахальное поведение на их отношения? В таком случае он может лишиться верного источника заема. А это недопустимо. Отдать часть долга? Как-то несерьезно. Не решив, что делать, он вдруг открыл Дилана Томаса. Как будто тот мог подсказать, как поступить. Надька предупредила его, что деньги ей понадобятся именно сегодня.

«Он провел ладонью вверх и вниз по ее руке. Только нескладное и безобразное, только бесплодное родит плоды. Кожа на руке покраснела от его прикосновений. Он дотронулся до ее груди. Дотронувшись, он узнал каждый кусочек ее плоти».

– Мерзость какая! – в пуританском порыве воскликнул Чинарский. Иногда он позволял себе быть моральным чистоплюем.

Чинарский бросил книгу на диван и поднялся. Надо идти. В прихожей, в кривоватом зеркале он обнаружил заспанное отечное лицо мужчины средних лет, несущее на себе стигматы распада. Чинарский поморщился, показал язык своему чахлому отражению и двинулся в ванную. При помощи холодной воды и полотенца он придал своей физиономии максимально свежий вид и вышел из квартиры. Пешком поднялся к Надькиной квартире и позвонил. Прошло минуты две, но никто не ответил. Между тем Чинарскому померещились какая-то возня за дверью и даже тонкий стеклянный звон.

Нет, это в ушах у него звенит. Он потряс головой, но тут же спохватился. Резкое движение доставило нестерпимую боль. Она же обещала быть! – всплыло в его утомленном сознании. Надькино отсутствие было пострашнее искушения святого Антония. Перед Чинарским зеленым змием нарисовалась в воздухе возможность промочить горло и подлечить мозги.

Усилием воли он заставил себя позвонить еще раз. С тем же успехом! Успокоенный Надькиным отсутствием, он стал изо всех сил жать на звонок. С каждым пиликаньем его смятенная душа оживала, а жизненная перспектива преображалась. И все же оставалась еще одна загвоздка. Тетя Тамара, живущая с Надькой по соседству. Он должен вызвать ее и спросить, где Надька. И если та не ответит внятно и убедительно…

Чинарский позвонил в квартиру тети Тамары. Никто не торопился открывать ему дверь. Чинарский не верил в свою удачу. Он сунул руку в карман. В ладони приятно и обнадеживающе шелестнула сотка. Больше не теряя времени и не поддаваясь на зов совести, он слетел с лестницы и выбежал из подъезда.

Александр вздрогнул. Это не входило в его планы. Его пальцы разжались помимо его воли, и склянка с драгоценной эссенцией мантауры выскользнула из них и с едким звоном разбилась о пол.