– Никогда не думала, что ты такой интересный человек! – восхищенно сказала Нелли.

– В то время я был самым обыкновенным мальчишкой, разве лишь имел хобби… – Александр помрачнел. – Да и потом, что бы это изменило, если бы мы…

Он замолк.

– А сколько еще будет сегодня заездов? – сменила тему Нелли.

– Два и одна скачка, – снова зевнул Александр. – Однако припекает…

Он расстегнул короткую синюю куртку. Нелли заерзала на стуле.

– А как там Катька? – спросила она. – Сто лет от нее писем не получала.

– Нормально, – неохотно ответил Александр. – Передает тебе привет. Может быть, скоро приедет.

– Это было бы здорово! – восторженно отреагировала Нелли.

– Никак не может найти себе кавалера, – притворно улыбнулся Александр. – Ну ты же знаешь, она всегда много о себе воображала!

– Это не от этого часто зависит, – погрустнела Нелли.

– А от чего?

– От везения или отсутствия такового, – рассмеялась, отгоняя печальные мысли, Нелли. – Я вот, например, как развелась, так и все… села… Были, конечно, эпизодические романы, встречи… Но так вот, чтобы серьезно… – Она вздохнула.

В этот момент объявили старт. Это была скачка, в которой принимали участие лошади верховых пород. Диктор старался говорить отчетливо и даже медленно, однако огромное пространство ипподрома растворяло слова, точно уксус соду. Воздух пузырился и шипел, но Александр, знавший многих лошадей на ипподроме, все же расслышал клички участников скачки: Бэсси, рыжая английская кобыла, Гладиолус, гнедой английский жеребец, Норис, золотисто-бурый английский жеребец, и Глагол, гордый гнедой кавказец. Александр мысленно поставил на него. Он знал в работе мать этого жеребца – Гирлянду. Отец, Лангет, тоже был хорош в свое время. Но не только родословная вселяла надежду в Александра, он видел Глагола в нескольких скачках, и, хотя последний не всегда приходил первым, Александр решил, что в нем заложен большой потенциал.

– Победит Глагол, – сказал он.

– Чудное имя, – откликнулась Нелли.

– Прекрасное имя! – воскликнул Александр. – Гордое и озорное!

– И все же странно, почему ты не делаешь ставок, – пожала плечами Нелли.

– Посмотри на этих людишек, – презрительно кивнул Александр в сторону суетящихся букмекеров. – Они напоминают мне валютчиков в Центральном универмаге. Основа эстетического наслаждения – в незаинтересованности, это и есть принцип искусства. Не ремесла, – язвительно подчеркнул он. – Лошадь бежит и не думает о призе. А вот эти грязные стяжатели, эксплуатирующие прекрасных животных, привыкли зарабатывать таким вот мерзким способом. Им плевать на лошадей, на их грацию, даже на их особенный темперамент. Главное для этих скотов – азарт; главное – кто придет первым. Это язвы на теле искусства и спорта…

Александр вдруг умолк. Ему стало скучно. Нелли смутилась, услышав такую пафосную речь.

– Не знаю, может, я просто устал от грязи… да и нервы у меня слишком чутко воспринимают окружающее. Я ведь два дня как из больницы… – Александр скользнул взглядом по лицу собеседницы.

– Что такое? – насторожилась она.

Александр мысленно поморщился, заподозрив в этой встревоженности дань вежливому участию здорового человека больному.

– Обострение панкреатита, – небрежно произнес Александр. – Ты не представляешь, каким уродливым и беспомощным становится человек. Он опухает, его охватывает чудовищная слабость и… отвращение к жизни…

– Но сейчас все позади? – Нелли было тяжело и неудобно разговаривать на подобные темы.

Александр заметил это и упрекнул свою знакомую в легкомыслии. Впрочем, упрекнул молча.

– Выкарабкался, – нехотя процедил Александр.

Неловкость Нелли пробудила в нем досаду и даже злость. Он старался не смотреть на нее, повернувшись всем корпусом к арене. Отделенные выкрашенными в синий цвет металлическими перилами, в прогале между кроной каштана и правым углом низкой трибунной крыши пронеслись скакуны. Жокеи, выпятив задницы, тесно жались к их шеям, изогнутым, словно носы римских галер. В бешеном ритме мелькали ноги лошадей, и казалось, еще мгновение – и животные взмоют в небо. По трибуне прошел взволнованный рокот. Слышны были отдельные выкрики, подбадривающие отстающих и приветствующие идущую первой Норис.

– Норис слишком нервная, – отметил Александр. – То, что она впереди, – не показатель. Глагол идет третьим. Но подожди, на финишной прямой он выложится. Ах какие у них запястья, сколько изящества! – пробормотал он, любуясь скакунами.

– А Катька знает, что ты болел? – продолжала житейскую тему Нелли.

«Все события, в том числе и болезнь, ей надо обставить на бытовой лад, обнести забором семейных интересов, – раздраженно подумал Александр. – Не то, как человек переживает свою болезнь, сваливающееся на него одиночество и страх смерти, беспокоит подобных существ, а то, как на его недуг отреагировал тот или иной родственник или знакомый». Эта мысль при всей своей горечи была так сладка и отрадна для исстрадавшегося сердца Александра, что он почти уверовал в свою мнимую болезнь, дававшую ему повод прийти к такому неутешительному, но по-своему приятному умозаключению. Словно он нашел оправдание своему недовольству!

– Я известил ее и маму, поддавшись слабости. – Александр наслаждался уничижительно-горделивой горечью своего одиночества. – Поэтому у меня и есть надежда, что они приедут.

– Ты обязательно должен был известить их, – в духе добрых героинь американских мелодрам высказалась Нелли. – А как ты сейчас себя чувствуешь? – с комичным сочувствием равнодушного человека спросила она.

– Удовлетворительно, – невозмутимо ответил Александр. – Я даже думаю устроить вечеринку в честь моего выздоровления.