Лихо посмотрел в сторону поля, но отсюда было толком не разглядеть, что же там на самом деле сейчас происходит. И собрав уцелевших воинов мы побежали к выходу из деревни, чтоб на самом её краю увидеть лишь то, как в нашу сторону на всех парах скачет Лутоня, а за ним еле поспевая, ещё с пол сотни латников. Остальные же продолжали копошиться на поле, занимаясь оказанием помощи своим раненным, и добивая уцелевших врагов. Всё это однозначно говорило о том, что мы всё-таки победили!

Лёжа на животе в высокой траве, Лутоня не переставая гладил по шее лежащего рядом своего верного скакуна, чтоб тот ненароком не вздумал подняться. Обернулся назад, но из-за всё той же травы, что уже давно было пора скашивать на зимнюю заготовку корма для скота. Только и смог, что рассмотреть двоих воинов, что также, как и он, прильнув всем своим телом к земле, находились сразу за ним. Развернулся обратно, и слегка приподнявшись на руках, попытался разглядеть поганых ордынцев, что в этот самый миг выходили из леса. Но толком ничего не увидел, и не став рисковать быть ими замеченным, улёгся обратно. Вместо этого припал ухом к земле и стал внимательно слушать, как та в ответ отзывается глухим гулом от бьющих в неё тысяч копыт и множества подпрыгивающих на дорожных кочках тележных колёс.

Затаил дыхание, в ожидании сигнала к атаке от дозорного, что вот-вот должен был раздаться над полем. По его мнению, тот давно должен был прозвучать, но всё никак не хотел разноситься над полем. Время шло, а того по-прежнему не было. Теряя терпение, он всё чаще ловил себя на мысли, что сейчас не удержится и приподнимет из травы голову, чтоб самому тщательно оглядеть всю округу. Но вовремя вспомнив слова воеводы, которые он произнёс на прощанье каждому из троих командиров, ещё и пригрозил своим здоровенным кулачищем. – Чтоб даже чихом никто из вас и ваших бойцов себя не выдал! – а посему было видно, что мужик он серьёзный и на ветер своих слов не бросает. Сказал, что лично голову оторвёт, значит так оно и будет.

Да и сколько он таких помнил, но не бывало на его памяти ещё таких воевод, чтоб о воинах пуще себя пеклись. Всяких он успел повидать за свою ратную службу: и таких, что рубаками были отменными, и первыми в бой бросались и последними из него выходили, и тех, которые в бой лично совсем не спешили. И даже таких, которые дружину свою без счёта на поле брани ложили, лишь бы к князю потом с высоко поднятой головой подойти и доложить, что ворог повержен.

Но этот совсем не такой. Странный он какой-то! Хотя в чём-странность-то его заключается, Лутоня всё никак не мог взять в толк? То, что он о дружине печётся, слышал даже, что он с самим Миролюбом поспорил, чтобы тот харчей им в дорогу побольше подкинул. Ведь изначально задумал прожить с дружиной дольше, чем им был отмерен срок выданного в дорогу пайка.

С гвоздями, опять же, как ловко придумал, которые не одну сотню орды ещё на подходе к первой линии обороны, к Ящеру в пасть отправили. А то, что он на Калке учудил, так это совсем ни в какие ворота не лезет, и не на какую голову не на лазит. Это надо же, такую битву выиграть, и самое главное с кем, в основном со вчерашними землепашцами, мужиками лапотниками. И на смертельный двубой решил лично выйти, когда остатки ордынцев и так уже были разгромлены, последнее усилие с их стороны, и нет тех более. Так нет, не о славе своей он тогда думал, что добудет себе в том поединке, а о тех своих воинах, что могут полечь при этом последнем натиске на зажатых со всех сторон степняков. Над которыми к тому же не дал чинить никакой расправы, не иначе опять что-то задумал?!

А с ранеными-то как вышло, уже ведь и попрощались все с ними, зная, что до утра мало кто из них доживёт. Но нет, на утро раненые с того света на своих ногах сами вернулись. Опять же, загадка! А ведь на кануне вечером воевода Сармат их тогда единственный, кто навещал.

С тех пор разговоров о нём у ночных костров среди воев множество разных бродит, одни причудливее других. Но все они неизменно схожи в одном, что никто из ратников, более не желает себе в воеводы никого другого. И все они по первому его слову готовы пойти на лютую смерть, лишь бы видеть, что и он стоит рядом с ними. А коль такое случиться, то значит не придаст он их и не бросит. При этом сам из шкуры своей так извернётся, но все сделает для победы, и для того, чтоб её вместе с ним праздновало как можно больше уцелевших дружинников.

Поймав себя на этой мысли, Лутоня задумался, а как он лично на всё это смотрит? То, что он уважает своего воеводу, это, бесспорно! И не только потому, что он поставлен над ним старшим по чину, а именно за дела его и поступки. Видел ли он хоть кого-то, кто мог бы хоть в малом сравниться с ним в хитрости и заботе о людях? Нет! Возможно видел сильнее и свирепее, но не таких, которые лично пытаются быть в нескольких местах одновременно. При этом где-то помогая не только словом, но и делом, а где-то и перенимая это самое дело у усердно выполнявших его людей.

Готов ли он сам сложить за него голову? – Да, готов! – без малейших раздумий ответил он на свой же вопрос. Ведь мало таких людей на белом свете, чтоб о других пеклись больше чем о себе самом. По крайней мере он таких ещё точно не видел. (ну кроме Светлого князя, который о всём княжестве думать должен)

Дальше он не успел додумать свою мысль, так как над полем наконец-то раздался условленный сигнал дозорного, что схоронился почти у самой кромки дороги, завалив себя небольшим стогом из специально для этой цели накошенной травы. И означающий, что воевода уже давно принял бой в деревне, и теперь пришла и их очередь атаковать супостата.

– Надо же! – пронеслась в голове шальная мысль пока он поднимался с земли. – Опять воевода, лично встал на самое острие атаки, увлекая на себя самую большую часть врага, а им же предоставил действовать из засады.

– Собрать строй! – резко вскакивая на ноги вслед за собой поднимая коня, закричал во всё горло Лутоня. И ловко запрыгнув в седло всхрапнувшего от долгой лёжки коня, отстегнул притороченные к его крупу копьё и щит. Воины, ловко встали с земли, словно грибы после тёплого дождичка, тут же начали образовывать ровную линию, опуская в сторону заметивших их ордынцев свои длинные копья. Лутоня удостоверившись, что его строй готов для атаки, ведь под его началом находились лучшие княжеские дружинники, богатыри, прошедшие с ним не один тяжкий бой. Которые и без лишних команд знали, что им надобно делать. Только после этого повернул к врагу голову, и тут же ахнул, чуть придержав уже рвущегося в гущу сражения ретивого скакуна.