— Да, пора нам ехать, — сказал Лазарев, а сам сел за стол, потянулся за сигаретами.

— Ты чего, Максим? Что случилось?

— Нет… ничего…

— Ты из-за аренды? Забей, я и тут поживу, а то в долги влезем. Это я так сказал. Ма-а-акс?

— Не влезем, Сережа, списали нам долги.

— Кто?

— Небесная канцелярия, — Максим бросил на стол не раскрытую пачку сигарет. — Давши слово — держи, тогда и там… может быть, тоже не кинут.

Время шло, между Максом и Сергеем ничего не менялось, и однажды случилось, что было неизбежно: Лазарев уступил зову крови и отпустил себя. Он был с другим. Осуществилось все странно, пошло, грязновато, в Эрмитажном театре, в тесной гримерной после очередной презентации. Потом было нехорошо, но в самый момент соития, покрывая малознакомого блондинистого мальчика, Макс подумал о Сергее и получил то, что хотел — бухающее в груди сердце, шум в ушах, оргазм до дрожи. Стонами напугал юнца, который уже мнил себя любовником Лазарева. На деле же больше одного раза Максим ни с кем не трахался. Он не хотел запоминать их имен и цвет глаз, голоса и прикосновения. И нужны все они были лишь для того, чтобы хоть так утолить жгучее желание близости с Сергеем. Стремление обладать по полной.

Все тайное становится явным — Сергей узнал, сделать вид, что ни о чем не догадывается, не получилось. В отличие от Лазарева, он патологически не умел лгать. Ходить вокруг да около не стал, спросил напрямки. Максим так же честно ответил. Может, он и рад был, что наконец вскрылось, надеялся на ревность Сергея, но её не последовало. И даже не обиду, а разочарование — тихое разочарование прочел Макс в глазах Залесского до того, как тот отвернулся и отошел к окну. И все молчал. Потом, не меняя положения, обронил:

— Ты мне не обязан верность сохранять. Смеяться будешь, я думал у нас семья. Но, видно, между мужчинами это невозможно. Совсем никак…

Максиму не смеяться, а выть хотелось от бессилия. Как в стену упирался он в отстраненность Залесского. Но смолчал, да и что жевать — суть вопроса выяснили, остальное в словах не уместить.

Невозможно рассказать, что, обнимая других, думал только о нем. Ведь только хуже выйдет, осудит, извращенцем назовет. И будет прав. Ни один нормальный человек столько времени не стал бы терпеть. Хотя… вначале было хорошо. Взрослеет Сергей, вот в чем дело.

Говорить об этом не было ни настроения, ни времени.

Все же в чем-то Сергей прав, ездить до города далеко, еще погода такая гнусная. А снег не лучше, выезжаешь — греби, приезжаешь — греби. Дворника Максим нанял, но ночью тот спал, а с презентаций возвращались поздно. Выходит, лучше дождь. Под его шепот и удары капель по карнизу хорошо сидеть дома! Или лежать. Да-а-а-а, кто о чем, а вшивый о бане!

Макс себя и ругал, и насмехался одновременно. Хорошо, что работы было много и он не успевал сосредоточиться на своих мудовых страданиях. Не лежал по ночам ничком или зубами к стенке, не страдал бессонницей, не рыдал в подушку и тем более не ползал на коленях с уговорами. Ну не хочет Залесский плотских радостей — и не надо, свои у него резоны, а дела-то все равно общие, и деваться друг от друга некуда. Только вот от постоянных объяснительно-оправдательных внутренних монологов Лазарев начал уставать.

Зима пришла только после Нового года, на православное Рождество. До этого все чернота земли, голые ветви и унылая слякоть, ледяной дождь. А пятого января подморозило и за ночь выпал снег. Необыкновенно пушистый, радостный, ослепительно белый. Он все шел, шел, шел…

Загородный дом сразу уменьшился, будто потонул в пуховом одеяле. И стало тихо, как бывает только снежной зимой.

Две праздничные недели, начиная с европейского Рождества, Сергей работал минимум по два мероприятия в день. Изматывала его не столько физическая нагрузка, сколько бестолковая мельтешня. Перед Новым годом состоятельные люди как с цепи сорвались: подарки, балы, подарки, презентации, подарки, приемы, подарки, подарки, подарки… Одним из них был Залесский. Хорошо хоть балет, а не мальчик по вызову — так он шутил, но Макс за этими шутками угадывал раздражение.

Сергей ждал спектакль, тот что планировали с Владленом. Бровин со своими экстрасенсами давно осел в Москве, там дурить народ было гораздо легче, да и платили за услуги лучше. Правда, конкуренты не дремали, наступали на пятки их совместной задумке — "Театру открытого тела". Владлен был готов участвовать в проекте финансово и творчески, он уже и спонсоров нарыл, но режиссерские задвиги Бровина удерживали Макса от решительных шагов. Кроме того, был у него план и получше, а пока они хорошо заколачивали бабки на Новый год. Перетерпеть немного, и можно будет позволить себе отдых.

Но Залесский не хотел терпеть, или все-таки ревновал и так проявлял ревность, Макс не понимал. А главное, не вовремя все это выходило. Например, тридцать первого декабря.

— Да остоебенел мне твой загородный дом!

— А мне капризы твои премьерские. Было бы чем! Так не спектакль же танцуешь. Второй жопы тебе не хватает.

— Это тебе жопы не хватает, все бегаешь в поисках… А я бы лучше спектакль станцевал, чем это говно, ни уму, ни сердцу, сцены — нет, публики нормальной — нет.

— Зато платят хорошо.

— А тебе лишь бы платили. Ты мать родную продал бы, наверно, если бы хорошо заплатили…

Максим не стал отвечать, просто ушел, хлопнул дверью. Уехал в гости, а собирались туда вдвоем с Сергеем, думали Новый год в компании встречать. Встретили…

Максим в очередной раз попытался доказать себе, что жизнь без Залесского возможна, или хотя бы секс. Но получил привычный отрицательный результат.

Злясь и упорствуя, он болтался в компании до следующего мероприятия и сразу приехал туда, мысли, что Сергей не явится, даже и не возникло.