Мы оба понимали, что значат эти слова: на то время, которое осталось Мэл. Ее Большое Зло никогда не давало нам ни капельки надежды. Счастливый финал был исключен. Стоял лишь один вопрос: когда именно все закончится?

– Она говорит, что, может быть, даже успеет увидеть, как я оканчиваю университет, – сухо продолжил он.

– Значит, думаешь поехать? – спросила я.

– Не знаю… наверное. – Люк запустил пальцы в волосы, и я почувствовала, как он мучается. – А что ты скажешь?.. Ты бы все-таки осталась?

Это был странный вопрос. Неужели его так сильно интересовало мое мнение? Неужели он так хотел знать, как бы я поступила, будь Мэл моей мамой?

– Я не стану тебя осуждать, если ты об этом, – наконец проговорила я, потому что это был самый честный ответ, который я могла дать.

Мне было легко заявлять, что я сделала или не сделала бы, если бы приходилась Мэл дочерью, но, как правильно заметил Ро (как бы горько это ни было для меня), я таковой не являлась. Я могла любить Мэл эгоистичной, незамысловатой любовью – как любят люди, не связанные родственными узами. И как я поняла за эти годы, возможно, именно поэтому Мэл значила для меня так много. Ее любовь ко мне была ее собственным выбором и не имела никаких гарантий; у Мэл не было передо мной никаких обязательств из-за уз крови или родственных связей. По этой причине ее отношение ко мне казалось таким особенным. И я тоже могла любить ее так необъективно, как мне хотелось. Мне было необязательно знать, умеет ли она распоряжаться деньгами. Для меня не имело значения, повела ли она себя с мистером Коэном так же несправедливо, как он повел себя с ней. Я могла слепо становиться на ее сторону. Все ее советы были для меня только советами, когда для Ро и Люка они являлись приказами.

Я наверняка любила ее не меньше, чем они, но я любила ее иначе.

Это я могла признать.

На следующем нашем занятии Люк вел себя рассеянно и, пока я работала, почти не давал указаний, не исправлял и не хвалил меня. Он вообще почти ничего не говорил.

– У тебя все в порядке? – наконец спросила я.

Меня охватил уже привычный страх, что с Мэл что-то случилось, а мне об этом никто не сказал. Какой бы прекрасной ни была наша неродственная любовь, в ней имелся один недостаток: я не жила с Коэнами. Я понимала, что они не обязаны рассказывать мне абсолютно все.

Люк потер затылок.

– Помнишь, я сказал, что ты ничего мне не должна? Это по-прежнему так, – быстро добавил он. – Но мне пригодилась бы твоя помощь.

– Хорошо, выкладывай, – сказала я, выпрямляя спину.

Несколько минут спустя Люк открыл дверь своей комнаты и завел меня внутрь. Он рассказал о причинах своей рассеянности, и теперь перед нами стояла задача подобрать ему одежду. Сидни, забравшаяся вслед за нами вверх по ступенькам, сначала вилась вокруг моих ног, а потом уселась у изножья кровати. Я подошла к ней, опустилась на колени и погладила ее шерстку, делая вид, что находиться в комнате Люка Коэна для меня совершенно обычное дело.

– Извини за беспорядок, – сказал Люк, как будто я была в состоянии заметить, убрано или нет место, где он живет. Из всех комнат в доме Коэнов реже всего я бывала именно здесь. В детстве мы иногда играли на компьютере Люка или раскладывали настольные игры на его ковре, потому что в его комнате было больше места, чем у Ро. Но за последние несколько лет я ни разу сюда не заходила и лишь иногда бросала взгляд в приоткрытую дверь.

Его комната выглядела далеко не так аккуратно, как моя. Везде лежали стопки книг: на столе, на полу, на двух полках – их было так много, что они едва не падали. В одном углу валялась обувь, в другом я увидела несколько пар гантелей. Кровать была не убрана, но застелена свежим бельем.

– Эй, Сидни, – проговорил Люк. – Давай покажем Джесси наш маленький фокус?

Услышав свое имя, Сидни послушно подскочила и побежала к нему.

– Готова? – спросил Люк. Я не поняла, к кому он обращается: ко мне или к собаке, но на всякий случай широко улыбнулась.

– Обувь! – скомандовал он.

Сидни побежала в угол с ботинками, нашла серую домашнюю туфлю и принесла ее Люку.

– А теперь на другую ногу, – сказал Люк.

Сидни потрусила к куче обуви и, выбрав вторую туфлю из той же пары, бросила ее перед Люком.

– Не может быть, – ахнула я. – Как она поняла, какую туфлю…

– Секрет, – улыбнулся Люк. – Сид, ты славная девочка!

Нагнувшись, он положил туфли перед Сидни, которая виляла хвостом и терпеливо ждала.

– А теперь грандиозный финал… поехали!

По этой команде Сидни засунула в туфли передние лапы.

– Боже мой! – воскликнула я и наклонилась, чтобы еще раз ее погладить. – Ты такая молодец, Сидни! Какая умная девочка! Да-да, это ты наша умница!

Следующие несколько секунд мы с Люком изливали на Сидни нашу нежность. Она счастливо смотрела на нас и позволяла себя гладить.

– Может, нам запустить свое шоу? – спросил Люк.

– Черт возьми, да! – воскликнула я. – Я бы не пожалела денег, чтобы это увидеть. Тебе нужно выкладывать ролики на Ютуб или что-нибудь в таком духе.

Рассмеявшись, Люк поднялся на ноги, и я вспомнила, что он позвал меня в свою комнату не для того, чтобы показывать, каким трюкам он научил Сидни.

Я тоже встала, а потом присела на краешек его кровати, пытаясь не думать (без особого успеха) о том, сколько девушек сидело здесь до меня. Люк подошел к шкафу, открыл его и провел рукой по ряду рубашек, которые там висели. Мое внимание снова вернулось к тому факту, что я находилась в его комнате. В том месте, где он проводил большую часть времени. Где спал, одевался и раздевался. Учитывая, что он часто спускался к завтраку с растрепанными волосами и в пижамных штанах, довольно низко сидевших на его бедрах, он явно спал без футболки. Но что насчет штанов? Надевал ли он их только из скромности, перед тем как протереть заспанные глаза и спуститься вниз?