Мои размышления были прерваны тем, что с головы у меня внезапно слетела фуражка. Разумеется, не сама по себе слетела – что-то с силой в нее ударило. Камень? Или… пуля?

– Крутись Уроборос, да тут у них постреливают, – первой сообразила Полина. Голос ее звучал спокойно, словно речь шла о чем-то, не имевшем к нам никакого отношения. Что ж, все мы слегка притормаживаем после переноса…

Опомнившись, я схватил напарницу за плечи и повалил на мостовую. Сам тоже упал – рядом. Кажется, вовремя: сверху снова характерно тренькнуло. Возобновилась и отдаленная канонада.

– Куда же это нас занесло? – силясь вжаться в запыленную брусчатку, растерянно пробормотал я.

– Точно не домой, – заметила слева девушка. – Я помню эту улицу – мы шли по ней на пристань с вокзала. В наше время тут асфальт.

– Идет какая-то война, – продолжил рассуждать я. – Вряд ли Великая отечественная – тогда немцы до Ярославля не дошли…

– У нас почти наверняка парадокс, забыл? Может, в этой версии и дошли…

Ее слова заглушил хлесткий стрекот откуда-то из поднебесья. Вывернув шею, я посмотрел туда: над крышами, едва не задевая их растопыренными стойками шасси, тарахтел самолет-биплан с красными пятиконечными звездами на крыльях. Немного не долетев до нас, он свернул в сторону, и сделалась видна эмблема у него на хвосте – также алая пентаграмма, только почему-то нарисованная лучом вниз. Впрочем, поди еще разберись, где верх, где низ у тех, что украшали крылья…

– Нет, вряд ли это сороковые годы прошлого века, – заявила Полина, также провожая взглядом кургузый аэроплан. – Больно уж примитивная конструкция. Больше на времена гражданской похоже.

– А в Ярославле тогда были бои? – спросил я.

– Тогда везде были бои. Брат на брата, все дела… Опять же, не забывай про возможный парадокс…

– Ваше благородие! Барышня! Скорее сюда!.. – послышалось вдруг откуда-то слева. Мы с напарницей синхронно обернулись: на другой стороне улицы из приоткрытой двери подъезда нам отчаянно махал рукой какой-то человек, одетый во все черное – не считая широкой бело-сине-красной повязки на рукаве. – Нет, нет, не поднимайтесь! – прокричал он – Полина и в самом деле начала уже было привставать с мостовой. – Ползком!

– Легко сказать – ползком, а когда на тебе такое платье… – проворчала девушка, впрочем, снова послушно припадая к брусчатке.

– Ладно, двинули, – бросил я, пропуская напарницу так, чтобы держаться от нее с той стороны, откуда прилетали пули.

– Быстрее внутрь, ваше благородие, здесь безопасно! Насколько это сейчас вообще возможно…

Подгоняемые этими криками, последние метры до подъезда мы, не выдержав, все же преодолели бегом. Под жутковатый аккомпанемент свиста пуль – но, в итоге, благополучно.

Черное одеяние незнакомца оказалось формой железнодорожника. Причем, сперва я принял его за моряка – из-за якоря с топором на кокарде фуражки. Ну зачем поезду якорь? Ан нет, видимо, для чего-то нужен.

– Кто вы? – осведомилась Полина, вваливаясь в подъезд.

– Городов я. Так-то путеец, но вот пришлось пойти помощником машиниста на бронепоезд, – последовал ответ. – Только нету больше нашего бронепоезда… – резко помрачнев, добавил он. – Да и тут нас черти узкоглазые крепко прижали…

– Прапорщик Одинцов, – представился я, отметив про себя этих «узкоглазых». Неужели русско-японская? Но почему в Ярославле-то?! – Это, – кивнул на напарницу, – моя… моя сестра Полина.

– Пройдемте наверх, – шагнул железнодорожник вглубь дома. – Наши – там.

Коротко переглянувшись, мы с девушкой двинулись за ним следом.

«Наших» – помимо Городова – оказалось трое. Еще один железнодорожник – пожилой мужик, назвавшийся Прохорычем – с маузером в громадной деревянной кобуре у пояса. Вооруженный винтовкой парень, едва ли не младше нас с Полиной, в длинной солдатской шинели не по погоде («Васильев я, Серж Васильев. Студент. Ну, бывший. Мерзну вот что-то. Болею, наверное…»). Оба – с такими же, как и у Городова, бело-сине-красными повязками.

Третьего «нашего» я увидел не сразу – он вышел из соседней комнаты, когда с первыми двумя мы уже перезнакомились. Мужчина лет тридцати пяти, с несомненной военной выправкой, в зеленом офицерском кителе, но без погон, и фуражке с мягкой тульей – без кокарды, но с черно-оранжевой – «георгиевской» – лентой на околыше. Имелась у него и повязка на рукаве – также георгиевских цветов.

– Штабс-капитан Седов, – отрекомендовался он, пожимая мне руку.

– Прапорщик Одинцов.

– Да, я слышал… – взгляд штабс-капитана скользнул по золотым погонам на моих плечах, по щегольскому мундиру, по эфесу шашки – печально, и чуть ли не с завистью. – С начала германской не видел такой красоты, – вздохнул он. – Вы, Одинцов, к нам будто прямиком со смотра явились… Причем, года так из 1913-го… Помнится, один англичанин, Уэллс, роман написал – «Машина времени», кажется, ну или что-то вроде этого. Вот будто про вас.

– Старые запасы… – пробормотал я. И зачем-то добавил: – Погибать, так при полном параде!

То есть для них здесь 1913 год тоже в прошлом. Значит, точно не русско-японская. Кто же тогда эти загадочные «узкоглазые»?

– Тоже верно, – кивнул между тем штабс-капитан. – Из какого вы отряда?

– Я… Из резерва, – брякнул я наобум – нужно же было что-то отвечать.

– Не знал, что у нас есть резерв, – покачал головой офицер.

– Больше и нет, – развел я руками. Логично же, раз бронепоезд потерян, а «нас прижали»?