Шрифт:
Валентина набрала за беременность двадцать килограммов, страшно отекала, ноги превратились в тяжёлые неподъёмные тумбы. Токсикоз длился не в первом и третьем триместре, как это обычно бывает, а все сложные девять месяцев.
Николаю такие изменения очень не нравились, Валентина перестала быть «зазнобой» и «Валюшкой», как он прежде её называл, а стала «Валькой», нервной и плаксивой.
– Ты прямо рёва-корова, Валька. Только и делаешь, что мычишь, никак не отелишься, – хохотал он над своей «удачной» шуткой, обнажая мелкие желтоватые зубы. – Когда уже телёночка мне принесёшь?
Катя про себя называла отчима крысёнышем и ревновала маму теперь уже не только к нему, но и к ещё не родившемуся ребёнку. Тем более что подружки её «просветили»:
– Малыша мама будет любить больше, чем тебя. Ты папке чужая, а братик или сестричка будет родной.
– Вот посмотришь, няньку для младенца из тебя сделают, гулять совсем перестанешь.
Катя пыталась расспросить маму об этом, но та лишь отмахивалась. Ей хотелось только одного: доносить ребёнка и родить уже наконец.
Прямо перед появлением малыша Валентина получила долгожданную квартиру. В их институте, несмотря на изменения в стране, сотрудникам ещё давали жильё. Подошла и очередь Валентины.
Они с Колей срочно зарегистрировали брак, чтобы с учётом второго ребёнка можно было претендовать на трёхкомнатную квартиру. Но не получилось: дали только двухкомнатную. Правда, с изолированными комнатами, с раздельным санузлом и крохотной шестиметровой кухней.
Валентина и этой квартире была рада несказанно. Ещё бы, впервые в жизни у неё есть ванна и своя кухня, пусть маленькая, но зато в ней нет надоевших соседей, и никто не стоит над душой, требуя освободить конфорку. Счастливая обладательница отдельной жилплощади отмыла раковину, отдраила ванну и осуществила, наконец, давнюю мечту: повесила на кухне красные занавески в белый горох. Разве это не чудо?
Катюша получила свою отдельную комнату с детским диваном, маленьким письменным столом и невиданным сокровищем – комодом, в котором можно хранить столько всего сокровенного. Правда, мама предупредила, что, когда малыш подрастёт, Кате придётся потесниться.
«Когда это ещё будет!» – подумала девочка и успокоилась.
Рожала Валентина тяжело. Двое суток мучений и раздирающей внутренности боли, без наркоза, без кесарева, для которого не было показаний. А раз нет, так и рожай сама! Тёмной стылой мартовской ночью на свет появилась девочка, крупная, рыжеволосая и крикливая.
– Вот уж намаетесь с ней, – отирая пот со лба, вздохнула уставшая акушерка. – Навидалась я таких шумных!
Измученная Валентина кивала, как китайский болванчик, поглядывая на дочку, ни на миг не прекращавшую кричать.
Девочку назвали Соней, якобы в честь матери Николая. Она и была с самого начала вся в родню отца и ни капельки не походила на Валентину и Катю. Про себя Валентина повторяла, что ни в какую свекровину честь она не называла свою младшую дочку. Есть у неё теперь две «императрицы»: Екатерина и Софья. И надеялась, что судьба не обделит удачей девочек, носящих царские имена.
А пока Соня не прекращала плакать. Как только открывала глаза – сразу поднимала крик, поела – и опять вопли. Сначала Валентина пугалась и бегала к педиатру чуть не каждый день. Девочку обследовали, сделали кучу анализов – ничего.
– Она просто привлекает внимание, хочет быть в центре событий, – подытожила невролог.
Сонюшка кричала и днём, и ночью. Новоиспечённый отец потерпел пару недель и выселил Валентину в комнату к Кате.
– Мне на маршрут рано вставать и пассажиров возить. А я который день с гудящей головой еду. Не ровен час угроблю кого, посадят ведь. Так что ты уж сама с этой горластой спи.
– А как же Катя? Ей в школу утром.
– Подумаешь! Что, она палочки не нарисует? И так шпарит, как пулемёт. Понимать разницу надо! – выходил из себя Николай.
Кате, с одной стороны, нравилось, что мама снова рядом. А с другой – противная Сонька орала не замолкая.
Валентина разрывалась между ребёнком, домашними делами и мужем. На Катю внимания уже не хватало. Девочка заканчивала первый класс, училась на «отлично» и успевала помогать маме.
Катюшка как-то сразу повзрослела, со вздохом приняв, что она теперь старшая, и начала жалеть маму. Ревность к сестрёнке она спрятала так глубоко, что и сама стала забывать о ней. Только иногда, тоскливыми воскресными вечерами грустила, вспоминая их с мамой распрекрасную жизнь вдвоём. И бежала к молчаливому другу, которому можно было всё рассказать. До поры до времени…
«Мамочка такая нервная. То плачет, то вздыхает. И засыпает сразу, как Сонька замолкает».
«…Вчера чистила морковку и порезала палец. Плакала. Никто не пожалел… Научилась строгать капусту».
«…С Сонькой надо было гулять. Не пустили с Аллой в кино».
«…Крысёныш опять на ужин принёс вонючую рыбу и пиво. Маму тошнит от этого запаха, а он смеётся. Ненавижу его…»
Валентина. Перемелется – мука будет
Летом, когда Катюша окончила первый класс, Валентина однажды сорвалась на мужа. Он не пришёл ночевать и не предупредил об этом. Женщина всю ночь обзванивала больницы и морги, плача от страшных мыслей и предположений. Маленькой Сонечке моментально передалась нервозность матери, девочка орала безостановочно, замолкая только для того, чтобы набрать воздуха для нового крика. Катя, засыпая на ходу, качала кроватку с сестрёнкой, пела ей песенки, носила на руках. Один раз чуть не уронила тяжёлую Соню, уснув на минутку с малышкой на руках.