Она здесь только по одной единственной причине. Осознание этого — разочарование, если оно вообще когда-либо было. Я так сосредоточен на своих мыслях, что не обращаю внимания на то, что говорят парни. Я улавливаю конец разговора и сужаю глаза, слыша, как Зак называет Маккензи Скарлетт.

Какого хрена ?

Я бросаю взгляд на Маккензи, и ее плечи напряжены, она неподвижно стоит, уставившись в пол. Значит, она солгала мне вчера или лжет сейчас. Я не знаю эту девушку достаточно хорошо, чтобы защитить ее, но хотите ли вы узнать, что такое безумие? Я вот хочу. Я хочу перекинуть ее задницу через плечо и унести отсюда, даже если она будет брыкаться и кричать, пока я это делаю. Ей здесь не место. Только не после вчерашнего. И что хуже всего? Трент выбрал ее на сегодняшнюю ночь. Я вижу это по его глазам и по тому, как он следит за каждым ее движением. Он прикидывает, каким будет его первый шаг.

Я стискиваю зубы, внезапно ощущая злость. На себя, на Трента, на остальных ребят и больше всего на Маккензи. Она не должна быть здесь. Не сегодня. Никогда.

Только через мой труп.

Внезапный ход мыслей поражает меня. Может, она там, где и должна быть, и одурачила тебя прошлой ночью? Одна эта мысль заставляет мои губы сжаться в мрачную линию. Единственное, что заставляет меня почувствовать себя немного лучше, это то, что, когда я вошел, она не смотрела ни на кого из парней с сердечками в глазах или, точнее, с денежными знаками — она смотрела на них со злостью и, если я не ошибаюсь... со страхом. Я могу ошибаться — черт, я, вероятно, ошибаюсь, — но я не могу не задаться вопросом, почему она здесь, если смотрит на остальных парней, как на преступников.

Воздух натянут, заряжен напряжением, и я знаю, что будет только хуже, как только я сделаю все самое необходимое. Я чувствую, как от Трента исходит гнев, как только я пытаюсь заполучить Маккензи. В его глазах вспыхивает огонь. Он хочет бороться, сражаться за то, что он считает простым сексом на ночь.

Ни хрена этого не будет.

Как только все соответственно разбиваются на пары, оставляя Маккензи и меня наедине — или Скарлетт, как бы она ни хотела, чтобы я поверил, что ее зовут, — я набрасываюсь на неё с вопросами. И с каждым из них она продолжает украдкой оглядываться через плечо, будто ей есть что скрывать, и, дерьмо, может, так оно и есть.

При упоминании моего имени при рождении в Маккензи что-то меняется. Во всем ее поведении. Мягкость ее черт резко трансформируется, заостряясь оставляя ее с суровым выражением на лице. Она хмурится, и, если я не ошибаюсь, на ее лице мелькает боль. Это глубоко укоренившаяся боль, которая не имеет смысла и не имеет отношения ни к чему в этом сценарии.

Все становится только хуже, когда она узнает, что Кинг не моя фамилия. Кингстон фамилия моей матери, и когда я достаточно стал взрослым, я решил использовать эту фамилию и сократить ее в деловых целях. Что угодно, лишь бы отдалиться от отца. Быть Пирсом имеет много преимуществ, но также и недостатков — один из них то, что мой отец мудак. Использование сокращенной версии Кингстон для моего успеха было одним большим «пошел ты» несравненному мистеру Бенедикту Пирсу.

Ее лицо быстро бледнеет, и она делает неуверенный шаг назад, пошатываясь на каблуках. Я совершаю осторожный шаг к ней и протягиваю руку для поддержки, но она уклоняется от моего прикосновения, и ее губы презрительно поджимаются, заставляя мои брови опуститься еще ниже.

— Маккензи?

Ее глаза встречаются с моими, и все эмоции поспешно стираются.

— Скарлетт, — шипит она. — Я уже говорила тебе об этом.

Мускул на моей челюсти сжимается от разочарования, и я кривлю бровь.

— Верно. Ты говорила. Я просто не знаю, верю ли я тебе, Скарлетт, — насмехаюсь я.

Ее глаза сужаются.

— Прекрати это к чертовой матери, ладно? Ты меня не знаешь.

Я зачарованно наблюдаю, как то, с чем она имеет дело внутри себя, отражается на ее лице. Не думаю, что она понимает, насколько выразительной может быть, когда забывает скрывать эмоции. Временами она хорошо скрывает свою боль и гнев, но сейчас они написаны на ней. Я даже не могу привязать это к чему-то конкретному.

Я делаю хищный шаг к ней, приближаясь.

— Я думаю, что знаю тебя очень хорошо, грязная девочка, — шепчу я, и ухмылка кривит уголки моих губ. — И что я точно знаю, так это то, что ты лжешь насчет имени Скарлетт. Видишь ли, дело в том, что ты не выглядишь как Скарлетт, не говоришь как Скарлетт, и уж точно не ездишь на члене, как Скарлетт.

Я наблюдаю, как по ее телу пробегает дрожь. Темно-красный румянец окрашивает ее кожу; начиная от груди, он поднимается вверх по ее тонкой шее к щекам. Моя рука сжимается в кулак, когда я борюсь с самой низменной потребностью схватить ее в свои объятия и полностью раздеть. Держу пари, что румянец прошел весь путь по ее плоти.

— Ну, теперь я говорю тебе правду, — констатирует она как ни в чем не бывало.

Мои глаза сами собой останавливаются на ее груди, и зловещая улыбка изгибается, когда я замечаю два затвердевших пика сквозь тонкий атласный материал ее платья. Ей это нравится. Даже если она не хочет, по какой-то причине. Держу пари, что ее киска насквозь промокла. Я практически чувствую запах мускуса со своего места, и, черт, все, что я хочу сделать, это зарыться лицом между ее бедер и попробовать ее на вкус.