В какой-то момент пришло понимание, что все эти непривычные месту звуки и огни, неуловимо изменили родной простор и сделали его другим, каким-то чужим и незнакомым, а значит все, что было уже позади и путешествие ее началось.

С этой мыслью девушка откинула все свои страхи и сомненья, и смело прибавила шагу, нагоняя отца, который ушел далеко вперед.

Они спустились в затон, в котором еще вчера, в это же предрассветное время, она пристраивалась на любимое место с удочкой, не ведая об уже стоящей на пороге судьбоносной встрече.

Пройдя по мосткам, спустились в крайнюю лодку.

— Пришла моя очередь прощаться с тобой, дочь, — тихо сказал отец.

— Там, — он мотнул головой в сторону реки, — на такой тихой воде, как в сегодняшнюю ночь, звуки разносятся далеко, а туман еще не набрал плотности. Так что, отплыв отсюда, больше мы поговорить не сумеем. А выставить Полный полог я на проточной воде не смогу, мне еще надо лодку туда и обратно доставить, да тебя на корабль поднять. Так, запомни вот что — первое: не проявляй пока силу при людях, освойся сначала. В отдалении от Леса тебе ее будет еще долго не хватать — так что, соизмеряй свои возможности. Второе: найди, где и у кого учиться — это очень важно! И третье… помни, я очень сильно тебя люблю, дочь! — стушевавшись от последних своих слов, он быстро накинул капюшон плаща ей наголову и зашептал заклинание.

Лодочка споро скользила по реке, тихо, лишь с легким шелестом, рассекая носом воду. Они обогнули последний в растянувшемся караване корабль и, чтоб случайно не попасть в свет горящих на берегу костров, приблизились к его темному борту.

— Пора, — одними губами шепнул отец и, не сдержавшись, обхватил ладонями лицо Льняны, и принялся ее целовать быстрыми короткими поцелуями — в лоб, в нос, в щеки, в губы. От этого в носу у Льняны защекотало… а, может, не от этого, а просто подлые слезы опять напали…

В следующий момент девушка почувствовала как воздух, обвивая ноги и заворачивая плащ вокруг тела, потянул ее вверх к перилам корабля. И лишь легкое как дыхание последнее напутствие отца:

— Прощай, малышка… удачи… да хранит тебя Многоликий… если даст Он — еще свидимся…

И вот она стоит на палубе между перилами, которые только что видела снизу, и каким-то дощатым строением. Глянув вниз и не заметив в темени и тумане, стелившихся за бортом, отца, решила таки двигаться вперед.

Она еще раз огляделась и прислушалась — на палубе все тихо, только едва слышный равномерный плеск воды о борт корабля и откуда-то снизу невнятное бу-бу разговора, видно оставшихся на галее гребцов.

Не став рисковать, тем более что рядом никого не было, и формально запрета отца она не нарушала, Льняна все-таки применила слова Тихого шага и, щепотью кидая силу себе под ноги, пошла по проходу.

Дощатое строение, занимавшее большую часть палубы, оказалось толи конюшней, толи коровником — знакомый смешанный запах навоза и сена, что почувствовала девушка, просунув голову в дверь, обмануть не мог.

Она ступила внутрь. Чуть послушав и не услышав ничего нового, подкину вверх искру. В свете маленького огонька, напоминающего голубой и призрачный свет звезд, она обвела глазами помещение:

«— Все-таки конюшня», — решила девушка, увидев кроме открытых пустых стойл и желоба для спуска нечистот еще и кое-где сбрую на костылях по стенам да развешанные попоны. Еще она заметила лестницу, приставленную к дыре в дощатом потолке:

«— А там, должно быть, сеновал — то, что надо, чтоб затаиться до отплытия!» — порадовалась она, что так быстро нашла укрытие.

По мере приближения к лестнице, голоса стали звучать отчетливей:

«— Видно, прям под этим местом сидят… в шику играют…» — определила Льняна по уже отдельно слышимым словам.

Она ступила на лестницу и… раздался сочный пронзительный скрип. Девушка замерла в страхе:

«— Вот дура-то — под ноги кидала, а на лестницу забыла!» — кляла она себя, слушая, что происходит внизу.

А там, как не обидно было, все-таки услышали шум!

— Наверху кто-то есть! — раздался четкий вскрик испуганного голоса — и тишина, заставившая девушку не дышать.

— Да ладно! И кто ж там может быть? Все наши на берегу и команда, и господа тож — стали бы они красться потихоньку. Наверное, это… — раздался второй, издевательский такой голос.

— Наверно… кто?! — опять первый, испуганный.

— Наверно это… сатиры рогатые пришли и медведей привели, что б потрапезничать нашим Каркушей! У-у-у! — это опять второй голос, только теперь утрированно зловещий.

— Овсян, прекрати парнишку пугать, ход делай, давай, не тяни, — это уже третий голос, низкий, спокойный. — Эт Каркуш, корабль на волне поскрипываеть — он же из дерева все-таки.

Не испытывая больше судьбу и уже щедро разбрасывая силу вокруг Льнянка полезла наверх.