– Трудно объяснить... У меня складывается впечатление, что ты не желаешь со мной разговаривать.

– Не то чтобы не желаю... Просто не знаю, о чем. Кстати, мы будем что-нибудь заказывать?

– Как хочешь.

Сегодня у нее была последняя возможность поговорить с ним об отце, поскольку уже завтра, после встречи с Алфредом Вилкинсоном, он наверняка будет знать, кто она такая. Но как начать, если он смотрит на нее волком?

– Чего ты хочешь?
– в упор спросил Филип.
– Только отвечай честно, без уверток.

От столь прямого вопроса она растерялась и пробормотала нечто невнятное.

– В данный момент я имел в виду всего лишь заказ, - холодно усмехнулся он, указывая на подошедшего официанта.
– А ты о чем подумала?

– Ах это!
– Вздохнув с облегчением, Памела с излишней поспешностью схватила меню и принялась диктовать:

– Мне, пожалуйста, лазанью, минеральной воды и зеленый салат.

– Кстати, - начал Филип, когда они снова остались одни, - ты сегодня работаешь?

После такого ланча я вряд ли смогу на чем-нибудь сосредоточиться, подумала Памела. Однако почему это тебя интересует? Неужели опять хочешь затащить меня к себе в разгар дня?

– Н-нет, - неуверенно ответила она.
– А что?

– А чем ты занималась вчера?

– Н-не помню... Почему ты спрашиваешь? А сам ты чем занимался?

Он задавал вопросы скучающим тоном, словно бы делал это исключительно из вежливости, ради поддержания светской беседы. Но у Памелы возникло пугающее ощущение, что над ее головой занесен меч;

– Я по-прежнему собираю материалы для новой публикации, - равнодушно ответил Филип.

– Да, помню... А ты уже начал писать?
– Чтобы задать этот вопрос таким же равнодушным тоном, ей пришлось проявить максимальное самообладание.

– Нет еще. Сначала надо проверить все факты, чтобы потом не возникло досадных оплошностей.

– Ты имеешь в виду, что кто-то может подать на тебя в суд за клевету?

Произнеся это, Памела непроизвольно затаила дыхание. В свое время ее отец не стал этого делать, а потому вопрос о том, от кого забеременела его секретарша Моника Арленд, так и остался открытым.

– Ты забыла, что по образованию я юрист, а потому прекрасно сознаю границы, дальше которых заходить не следует. Между прочим, ты интересуешься политикой?

– Более или менее, - уклончиво ответила она и подумала, что, когда тебя кормят политикой на завтрак, обед и ужин, трудно не заинтересоваться ею...

– А мне почему-то кажется, что именно политика тебя интересует в первую очередь!
– вдруг заявил Филип, подаваясь вперед и устремив на нее проницательный взгляд карих глаз.

Боже, как же она заблуждалась, когда мысленно сравнивала их с горячим шоколадом! Сегодня они больше всего походили на кубики коричневого льда.

– Не знаю, почему ты так решил, - пробормотала Памела, отводя взгляд и стараясь не выдать своего волнения.
– Вообще-то женщины редко интересуются подобными вещами. Политика, рыбалка, регби - это мужские забавы. А нам больше нравятся моды, драгоценности, цветы...

– Не морочь мне голову!
– перебил ее Филип. И тут, даже не поднимая на него глаз, Па-мела поняла, что он все о ней знает!

Филип наклонился совсем близко и, обдавая ее своим дыханием, медленно и отчетливо произнес:

– Итак, мисс Памела Гиффорд, чего же вам от меня нужно? О Боже!

– Послушай, Филип...

– Нет, это ты меня послушай! Мне неизвестно, каким образом ты узнала о моей будущей публикации, хотя я непременно это выясню. Однако главное в другом: ни наше знакомство, ни совместно проведенная ночь, ни что-либо еще не изменят моей решимости написать серию статей. Я ясно выражаюсь?

Куда уж яснее!

Глава 7

Насколько Памела успела изучить Филипа, он никогда не простит ей столь вопиющего обмана. Это был конец!

Да, ее отказ остаться у него на ночь больно ударил по его мужскому самолюбию. Однако главное состояло в том, что теперь он знал причину этого отказа.

И вот теперь Филип сидел напротив нее и сверлил разгневанным взглядом.

– Мне ужасно хочется знать план твоих действий, - заявил он.
– Будь так добра, поведай.

– Ноя...

– Пожалуйста, Памела!
– Филип протестующе вскинул руку.
– Только не уверяй, что у тебя его не было. Дочь столь прожженного политика, как Артур Гиффорд, не могла не составить изощренный план.