Леле сразу нашлось поручение, и лучшего занятия она и представить себе не могла: это же так здорово, когда можно помочь! Ее пропускали в любое отделение, в любую палату, потому что она несла передачу или важное сообщение, что к такому-то пришли. Прямо дипломатическая миссия.

Вернувшись с очередного «задания», Леля вдруг увидела в вестибюле свою маму. В черном пальто с белым норковым воротником и в черной каракулевой шапочке с такой же норковой отделкой, она стояла, заметная, яркая, с раскрасневшимися от мороза щеками, и озиралась по сторонам, пытаясь понять, как быть дальше и как вызвать сюда Лелю. Увидев дочь, мама изумленно расставила руки в стороны:

– О! А как это ты сама сюда выскочила?

Леля подбежала к ней, поцеловала в щеку:

– Привет! Ну, у нас здесь миссия.

– Какая еще миссия? А это что на тебе? – мама указала на мужской свитер с полосками на груди.

– А это мне один парень одолжил, пока мне теплые вещи не принесут.

– Что за парень?

– Лежит тоже в нашем отделении.

Леля хотела рассказать маме все-превсе, что с ней здесь происходило за эти сутки, но маму в первую очередь интересовало ее здоровье и пункция.

– Тебе сделали эту ужасную процедуру?

– Сделали. Мам, вот ты знаешь, где находятся гайморовы пазухи?

– Ну как где? Вот здесь, – чувствуя подвох, с нажимом ответила мама, показывая место рядом с носом.

– Вот и я так думала! А они находятся в самом центре головы! Как косточки в яблоке – в самой середине! И вот представь, туда, в голову, засовывают сначала длиннющую проволоку, а потом толстую иголку с вот такенным огромным шприцом! И там, внутри, в голове, у тебя что-то хрустит. А потом…

– Ужас какой! Это больно?

– Да не больно, не в этом дело! Замораживают сначала. Но это жутко, мам!

– Бедный ребенок!

Лелина мама была человеком эмоциональным, поэтому все чувства сразу же отражались на ее лице, и сейчас его исказила гримаса неподдельного ужаса и сострадания.

– Ну, такое лечение, доченька, ничего не поделаешь.

Но Лелина мама была человеком собранным и дисциплинированным, поэтому, выразив ужас, она перешла к следующему пункту:

– Скажи, как вас здесь кормят?

Мама принесла теплую водолазку, которую можно было носить под халат, и любимый Лелин спортивный костюм с белыми полосками на вороте и манжетах. Не «Адидас», конечно, но все равно клевый. А из лакомств принесла рулет с маком, который испекла бабушка. Приемные часы подходили к концу, и посетителей в вестибюле становилось все меньше.

– Лелечка, лечись, доченька, слушайся врачей и не носись по больнице, – наказала на прощание мама.

Когда дверь за ней закрылась, Леля в задумчивости постояла еще немного и уже собралась идти к себе в палату, как вдруг за руку ее тронула полная немолодая женщина лет пятидесяти в синем пальто с цигейковым воротником и в сером пуховом платке:

– Девушка, а мне в кардиологию можете передать?

Она только что вошла, разминувшись в дверях с Лелиной мамой и впустив в вестибюль новую порцию морозного воздуха. У женщины был крупный вздернутый нос, отчего ее лицо казалось задорным, но светлые, словно выцветшие, голубые глаза под набрякшими веками смотрели печально и тревожно. Из-под платка выбились светлые пряди, а над верхней губой блестели мелкие капельки пота. До конца приемных часов оставалось всего несколько минут, очевидно, женщина очень торопилась, чтобы успеть.

– В кардиологию, на третий этаж. Дымову Андрею в пятую палату передайте, пожалуйста! – Женщина протянула Леле холщовую сумку, бока которой топорщились округлостями невидимых яблок, ребрами твердых пачек печенья и гладким силуэтом стеклянной банки.

– Да, я знаю, где это. Давайте передам. Вам сумку принести обратно?

– Да, спасибо, – кивнула женщина. Она быстро оглянулась, потом, не сводя глаз с Лели, одной рукой нащупала позади себя сиденье и, откинув его, грузно уселась в фанерное кресло. – Я тут посижу, подожду.

– Тогда пусть вот это рядом с вами пока постоит, – пристроила рядом с женщиной свой пакет Леля и через ступеньку помчалась вверх по крутой лестнице так, что ее несчастная гайморова пазуха заныла и внезапно заболела голова. Холщовая сумка оказалась довольно тяжелой, и Леля сбавила ход.

– Я к Дымову, – сказала она, запыхавшись, постовой медсестре, – вот, передачу несу.

– Давай быстренько, – подбодрила медсестра.

Постучавшись, Леля открыла дверь пятой палаты. Она не была такой огромной, как их восьмиместная седьмая. Здесь стояло только две кровати, и Леля сразу поняла, кто ей нужен. Тут и спрашивать было нечего. На кровати справа от двери, подсунув под спину подушку, сидел парнишка и, положив на согнутые колени альбом, что-то в нем рисовал. Светлая волнистая челка косо падала на лоб, а крупный вздернутый нос был точно таким же задорным, как у матери.