– Это вам, наверное, передача? – просунувшись в дверь, все же спросила Леля. – Вы Дымов? Андрей?

Парнишка поднял на нее светло-голубые грустные мамины глаза:

– Да, я. – Он отложил альбом, откинул одеяло и спустил босые ноги с кровати, но не успел встать – Леля уже поставила передачу на его тумбочку.

– Там ваша мама внизу ждет, я обещала ей сумку обратно принести. Выгрузите все, ладно?

Парнишка, не вставая с кровати, пересел поближе к тумбочке.

– Да, сейчас.

Леля с удивлением заметила, что двигается он неторопливо, как дедушка, а на его тумбочке стоит граненый стакан с остро заточенными простыми карандашами. Выгружать продукты сидя было неудобно, но парнишка почему-то не вставал. Не спеша выложил на тумбочку мешок с галетами и пряниками. Осторожно вынул и поставил рядом банку с малиновым вареньем. Достал пачку вафель. На самом дне сумки и правда лежали яблоки. Парнишка начал неловко выкладывать их по одному, и пара яблок, соскочив с тумбочки, покатилась по полу – одно к окошку, а другое прямиком в сторону соседней койки, на которой кто-то дремал, отвернувшись к стенке и выставив из-под одеяла бледное плечо в майке-алкоголичке. Леля метнулась вперед и вбок, ловко ухватила одно яблоко и, не вставая с корточек, повернулась, вытянула руку и схватила другое. Парнишка улыбнулся:

– Ты прям как Гретцки.

– В смысле? – растерялась Леля.

– Ну, хоккей не смотришь, что ли? Форвард, Уэйн Гретцки, очень быстрый, молния.

– А-а-а-а, – протянула Леля, – точно! Хоккей у нас папа смотрит. Помыть?

– Да нет, я сам потом помою. – Он протянул ей пустую сумку. – Скажи маме, что у меня все хорошо, пусть не волнуется.

На первый взгляд парнишка показался Леле пухлым, но теперь она увидела, что руки и плечи у него совсем худенькие, а пухлое только лицо, и под глазами большие коричневатые тени.

– Скажу, конечно. А ты что, только простыми карандашами рисуешь? – Леля тоже перешла на «ты», и так правда было лучше.

– Это я к вступительным готовлюсь, мне рисунок сдавать.

– А куда поступаешь?

– В училище, на худграф. Я вообще акварель люблю, но сюда же нельзя краски. – И он печально, как Пьеро, обвел рукой палату.

Леле было жутко любопытно посмотреть, что он рисует, но просить показать альбом было неудобно. И потом, там внизу ждала его мама.

– А ты сам вниз не выходишь, не разрешают?

– Неа, – Андрей отрицательно качнул головой, – не разрешают.

– А почему?

– Да я обратно по лестнице сам не зайду…

Леля решила, что он так шутит. Лестницы, конечно, тут крутые, она сама запыхалась. Но не настолько же, в самом деле.

– Ладно, ты выздоравливай! – махнув холщовой сумкой, улыбнулась она.

– И ты тоже.

Прикрывая дверь, Леля увидела, как Андрей улыбнулся ей вслед.

На ужине в маленькой столовой лор-отделения Леля, конечно, снова видела Зорика. Он сидел за «мужским» столом, широко расставив локти и подавшись вперед своими мощными покатыми плечами. Мужчины – кто в пижамах, а кто в свитерах и трениках – хохмили и подкалывали друг друга, и Леля видела, как трясется от смеха его коротко стриженный затылок. Теперь у Лели были свои теплые вещи, но она подумала, что необязательно отдавать ему свитер прямо сейчас. Ей нравилось, что он длинный и просторный, нравился терпкий запах мужского одеколона.

«Потом отдам», – решила она.

Светка плюхнулась на свою кровать так, что заскрипела панцирная сетка. От нее крепко и вкусно пахло сигаретным дымом.

– Ух ты, какой красивый получается!

Леля сидела, пристроив под спину подушку, и довязывала шарф из белого импортного мохера, который мама привезла откуда-то из командировки. Курить со Светкой Леля не ходила – попробовала разок ее «Столичные», и замутило так сильно, что больше пробовать не хотелось. Светке она этого, конечно, не сказала. Не ходит, потому что там холодно, и все тут.

– Это я маме вяжу. Теперь уже на следующую зиму, наверное, будет. А то весна совсем скоро.

Седьмую палату залило солнечным светом. До настоящего тепла было еще далеко, весна в «ледяную тундру» приходила ближе к апрелю. Но солнце уже светило по-другому, Леля всегда это чувствовала. Зимы в Бурятии вообще очень солнечные, а небо ярко-синее от края до края. Но зимнее солнце было студеным, сухим и не давало ни капли тепла. А сегодня оно было другим – пусть еще не теплым, но уже и не морозным, и светило оно мягче, ласковее.

– У меня Вован этой весной должен дембельнуться, самое позднее через месяц, – сообщила Светка.

– А где он у тебя служит?

– В Душанбе.

– Ни фига себе, в Таджикистане?

– Ага. Их когда туда повезли, мы думали, точно в Афган. Когда их в учебку отправили, я прям сутки ревела. Но потом вот обошлось, в Душанбе оставили. Жарища там у них, пишет, страшная.

– Вы с ним со школы? Он тоже из Гусиноозерска?

– Ага. Но он туда уже не вернется. Будем здесь жить, в Улан-Удэ. Он на ЛВРЗ устроится по специальности. Как поженимся, нам общагу семейную дадут. Ну а там посмотрим. – Светка мечтательно улыбнулась. – В отпуск будем ездить на Байкал или к себе домой, на Гусиное озеро.