— Веди нас, — сказал жёлто–чёрный рыцарь.

— Веди! — повторила многоголосая толпа. Ко мне тянули руки. Старушка с серпом плакала, глядя с обожанием. Мальчик с молотком пытался протиснуться между двух вооружённых крестьян, стоящих на коленях и шепчущих слова благодарности Еммануилу. Он совался то так, то сяк, и мне даже показалось, что ребёнок уже готов приложить мешающих ему мужчин парой ударов по макушке, лишь бы подобраться ко мне поближе. Вокруг слёзы счастья, горящие взоры. Что грёбанная система с ними сделала?!

Очнулся клановый чат.

«Райволг Падший: Лолушко, ждал тебя я. Где был ты?»

«Тристан Бердлес: Этот момент настал!»

Ути–пути, милота какая. Вспомнили про Егорку. На паузе что ли стояли всё это время? Я не злопамятный, но игнор ранит меня пуще доброй стали. Впрочем, отвечать сейчас было недосуг. Слишком людно и слишком тесно. Толпа напирала.

— Вы это… Того… — многозначительно выдавил я, озираясь. — Ну… этого!

— Эра Серого Человека подходит к концу! — заорал кто–то из далека. — Пророк явился.

Торжествующий рёв прокатился по чаще.

— Жопа какая–то… — как и подобает великому пророку сказал я себе под нос, сжимаясь от касающихся меня рук. Кто–то потянул за наплечник. Сзади схватились за ногу.

— Алё! — возмутился я. Левую руку целовала красивая девушка. Это приятно и лестно, но вот в правую вцепился солдат в шапели и зелёной перекидке. Он лихорадочно тряс её и тянул к себе.

— Эй–эй! Вы чего!

Толпа обступила меня, обдав запахами, в груди забурлила паника, на лбу выступила испарина. Кто–то схватил меня за голову, пытаясь поцеловать, наверное, и я повалился на спину. Обожающие лица склонились надо мною, заслоняя вечернее небо и превращаясь в серые маски.

— Помогите! — пискнул я. С меня определённо сорвали сапог. Больно ожгло левую кисть. Это та красотка зубами впилась?

— Отвалите от меня–я–я-я.

За пятку укусили, кто–то цапнул палец правой руки. Треснула ткань на штанах, и без того рваных. За ухо потянули так, словно собрались оторвать на память.

Кураж!

Разбросав толпу фанатиков, я отбежал на несколько метров, прихрамывая. Сапог остался у кого–то из сектантов.

— Вы одурели, родные? — немного истерично гаркнул я. Потряхивало знатно. Что это сейчас было вообще?

Последователи Еммануила все, как один, пали на колени. Но кое–кто даже так попытался приблизиться, короткими шажочками. За смельчаком потянулись остальные. Я попятился. Ткнулся в чьё–то пузо. Обернулся. Божечки–кошечки, наши. На помощь явились.

— Пророк… пророк… — бубнили голоса подкрадывающейся на коленях толпы.

— Слава опасная штука, — хохотнул мне в ухо Жиробас. — Ща, не ссы!

Монах шагнул вперёд, заслоняя меня и поднял руки.

— Нет хуже святотатства чем касаться пророка! — прогремел он. — Скверна грехов ваших не должна коснуться божественной чистоты! Остановитесь!

Толпа замерла. Затихла, внемля.

— Пусть главного себе выберут, — сказал я, выглядывая из–за широкого плеча Жиробаса. — И пусть его ко мне присылают. Я к ним больше не сунусь. Сошлись там на Еммануила, что ли.

— Пророк призывает самого истового слугу Еммануила, — зычным басом, ни на миг не запнувшись, продолжил Жиробас. — Того, кто вместе с Пророком станет главным клинком Господа в великой битве. Так норм?

Последнее он произнёс чуть слышно и явно мне. Толпа истово крестилась.

— Ты хорош. Съем тебя последним, — тихо ответил я.

Монах гулко булькнул, сдерживая смех, и прогудел:

— Да пусть придёт избранный вами полководец! Во славу Его! Несите весть Пророка! Спешите, ибо полчища слуг Серого Человека сильны и крепнут с каждым мигом.

Над сектантами поднялся гул. Люди переглядывались, вставали на ноги. Лавина верующих откатилась, смешалась.

— Х… х….очешь х… х… хаоса — вв…введи демо…демократ–т–т-тию, — сказал оказавшийся рядом За–за–заика. — С…с…ск…сколько б–б–будем ж… ж…ждать?

— Нерукопожатные слова говоришь, — повернулся к нему Жиробас. — Накажу. Верующие решают быстро.

Командующие моими армиями явились под утро. Божечки–кошечки, как звучит — командующие моими армиями. Сразу чувствуешь себя важной птицей. Можно даже забыть, что ночевал под можжевеловым кустом и всю ночь отмахивался от ветвей и вздрагивал, слушая стук топоров и гомон бурлящего неподалёку лагеря сектантов. Очнувшиеся от спячки люди Еммануила вдруг, внезапно, захотели тепла и еды. Кого они настреляли в местных лесах и думать не хочу.