53

Там, где начиналась земля, стояли гогочущие мужики и указывали на нас пальцами. Почти у самой кромки воды стоял, вкопанный в песок огромный потрескавшийся телеграфный столб, на котором сидел монтер Кондер, знакомый мне по детству. Обхватив железными кошками эрогенное тело столба, он белозубо улыбался, посверкивая глазками сквозь приставленные к ним грязные трубочки блинообразных ладоней. Сердце мое екнуло и заныло в предвкушении очевидных неприятностей. Длинный и гибкий, как свиной глист, он умел располагать к себе, чем и воспользовался в свое время, когда предложил мне открыть рот и закрыть глаза, а потом безжалостно вдунул целую папиросу мне в горло, да так удачно, что я целую неделю ходил и отплевывался табаком.

" Ничего, ничего, " подбадривал он меня, стуча по загривку, " зато теперь мы с тобой друзья. Понял?

" К-ха, к-ха, " брызгая слюной желтого цвета, пытался я ответить.

" Приходи завтра в агитпункт. Я зову только самых близких друзей. Понял?

" К-ха, к-ха!

В дальней комнате агитпункта, куда я пришел вечером, уже толпилось человек семь знакомых мне пацанов. На столе перед ними лежала, раздвинув ноги в сиреневых вязаных чулках дочка Анфисы Стригаловой Капитолина.

" Ну что, сосунки, слабо удовлетворить Клеопатру? " вопрошала она с издевкой ребят. " Эх вы, Агамемноны хреновы!

В алой комнате агитпункта стоял спертый возбуждающий запах. С трех картин серьезно глядели на происходящее умные пожилые люди, как будто хотели нам в этом деле помочь.

Я возвращался холодным весенним утром, когда вовсю цвели яблони и щебетали проснувшиеся птицы. Чистый мокрый асфальт, влажная трава аккуратных газонов, одинокий белый голубь в высоком голубом небе, " все это приносило неизъяснимое наслаждение, по сравнению с которым удовольствие полученное от Капитолины напоминало вонючую лужу винегретной блевотины в вагоне метро. Хотелось никому не показываться, спрятаться навсегда под белоснежной накрахмаленной простыней и мечтать об известности, о верном сильном друге, с которым можно пойти хоть на край света. Капитолина шла со мной рядом и сокрушенно вздыхала, глядя на свои спущенные сиреневые чулки. Неожиданно к нам присоединился Кондер и, ловко облапив тощую Капитолину, обратился ко мне:

" Ты очень странный человек, Скалигер. Ты ведь знаешь, что я юноша с надломленной психикой, из неблагополучной семьи, что я развращен с детства и поэтому циничен и груб со всеми и что у меня ничего святого нет за душой. И ты, прекрасно все это зная, все равно идешь на поводу моих пороков и даже с удовольствием принимаешь участие в непотребных оргиях, а проще говоря, насилуешь слабоумную Капитолину, мама которой наверняка на всех вас подаст в суд. Ты разве не боишься суда? Почему ты не отверг столь пошлые и безнравственные удовольствия? Почему ты не бросил мне в мое рыбье лицо грязных оскорблений и не ударил меня? Ты думаешь, что тебя спасет время? Ты ошибаешься, думая, что оно подвластно только тебе.

" Ты зачем слез со столба, негодник? " спросила вдруг Кондера встрепенувшаяся Капитолина. " А ну-ка, давай обратно!

54

Сильный молодой человек с большой воблой в руке прибежал в районную библиотеку, где его с нетерпением ждал маститый писатель девятнадцатого века, неловко переминаясь с ноги на ногу, перелистывая книгу рассказов, написанных им в голодной безвестной юности.

" Аркадий! Наконец-то! " сказал он, жадно выхватив воблу из рук молодого сильного человека, и стал ею стучать по его же голове.

" Не так сильно. Мне ведь больно.

" Учти, мой молодой друг, что образы, как бы ни утверждали разного рода сенсуалисты, все же являются порождением головного мозга, то есть элементарного рассудка. Поколачивая тебя не чем-нибудь, а рыбой, я вызываю в твоем мозгу первобытные образы, являющиеся основой твоего мирочувствования. Не ощущаешь ли ты, что при каждом постукивании необозримо раздвигаются горизонты твоей умственной деятельности, которая, честно говоря, почти совершенно угасла. Так что потерпи, милый друг.

Маститый писатель, постучав еще с полчаса воблой по голове Аркадия, наконец-таки остановился, сел в кресло и стал пить чай, посасывая солоноватые перышки мяса вяленой воблы.

" В девятнадцатом веке, брат, деревянная тоска. Да-с. А вы живете весело. Вот ты рыбу спер-с. И что-с? А ничего-с! Как говорил Достоевский: "Преступление " наказание"! Большущий писатель был. Однако слабоват по фактуре. Слабоват, ничего не скажешь. Я, бывало, прихожу к нему в журнал и говорю: " Федор Михайлович, одолжите рублей полста-с, статьей верну, ей-богу!" А он смеется и отвечает: "Меня статьями завалили, как дерьмом. И вы туда же, милейший !". Большущий писатель.

" А с Толстым вы общались?

" Наипервейшим образом, друг Аркадий. В Ясной Поляне у него частенько бывал. Наестся рисовых котлеток, ходит потом, животом мучается, а вегетарианство соблюдает. Большущий писатель. Часто о высоком размышлял, на манер Гете: "Не могу, говорит, молчать". А глаз у него острый, как паук в паутине. Так иной раз стрельнет взглядом на ядреные ягодицы дворовой девки, что та аж спиной чувствует. Большущий писатель.

" А Тургенева вы знали?