" Юлий, мой милый мальчик, ты вызвал меня и забыл. Я решила

вернуть тебя через ужас, через кошмар видимого.

" Ты так и останешься такой старой и гадкой?

" Еще немного твоей любви и я вновь стану прежней девочкой с шоколадными волосами. Вернемся в наш океан, который избавит нас от наваждений громоздящихся реалий мира.

" Я не понимаю тебя.

" Не надо понимать. Попробуй почувствовать.

Мы вернулись в океан наших ощущений и плыли на желтом матраце к неведомым берегам будущего, где стояла снежная синяя деревянная горка, покрытая серебряным льдом, по которому мы с Анелой съезжали, лежа друг на друге, под свист румяных молодых друзей и счастливых подруг. Врезавшись в мягкую сугробную пыль, мы сладко целовались до синяков на пухлых губах. Потом вставали, отряхивая друг друга, и шли ко мне домой, и пили алый чай с толстыми поджаренными пирожками с вареньем, и улыбались друг другу. Мама смотрела на нас, подсаживалась рядом, говорила какие-то ласковые слова, от которых кружилась голова и на глаза набегали слезы.

" Какие вы хорошие!

Кто и по какому праву лишил меня счастья, исчезнувшего в прошлом и оказавшегося в неосуществимом будущем? Мой больной мозг, как большой паук, свивающий ткань смерти из ложных мудрствований, шагающей в бездну цивилизации, надорвался и стал извергать из себя монструальные потоки фантомных всполохов кинжальных идей, разорвавших радужную прелесть неведения.

Три моих тела разрывали мой дух на части: одно билось в розовых конвульсиях рядом с алчной и страстной старухой, другое предавалось безмятежному блаженству на крыше сарая, а третье убегало поспешно от умирающего учителя Омар Ограмовича. Я " безликий и созерцающий " тщетно пытался объединить их в одно, которому и была предоставлена счастливая возможность беспрепятственно блуждать во времени и пространстве.

61

Берлинский воздух был пропитан запахом сочных лаковых сосисок и янтарного пива. Вежливые улыбающиеся немцы уступали нам дорогу, и мы с Гретой чувствовали себя важными персонами в отечестве Гете и Бетховена. Сентябрьское утреннее солнце мягко золотило улицу, по сторонам которой зазывно располагались многочисленные уютные кафе.

" Юлий, давай выпьем по чашке кофе, " предложила Грета.

Я молча кивнул, и мы сели за один из столиков, весело поглядывая на проходящих мимо людей, дожидаясь официанта. К нам подошел Ликанац.

" Две чашки кофе и сигарет, " заказала Грета.

Я не мог не узнать Ликанаца в стройном, одетом во все белое, белозубом негре. Его выдал алый обрубок языка, который неловко вывалился за большие сиськообразные губы и тут же был затолкан обратно в белозубый рот.

" Не правда ли, наш официант очень симпатичный молодой человек? " спросила меня Грета.

" Чем же он понравился тебе?

" У него очень печальный взгляд. Он, видимо, много страдал.

Восхитительная Грета влюблялась во всех мужчин без исключения: в красавцев, в уродов, в черных и белых, желтых и коричневых. Она была настоящей женщиной, непрестанно ищущей приключений, которые, по ее мнению, прежде всего исходили от противоположного пола. "Женщины очень скучны, " говорила она мне, тесно прижимаясь тощим бедром на заднем сиденье шустрого фольксвагена, мчащегося из Берлина к месту моего будущего выступления перед студентами. " У меня нет и не было подруг среди них, потому что большинство их желает только одного: свить гнездо, выйти замуж и благополучно ждать старости, которая вытянет их груди, покроет морщинами кожу и выдернет из лобка последние волоски. Ах, Юлий, если бы ты знал, как я умею любить!". Она поворачивала ко мне свое изможденное юное лицо и страстно целовала в щеку. При этом шофер Карл зябко поеживался, как будто ему за шиворот кто-то засовывал скользкую холодную змейку.

" Оставь меня в покое, Грета. Я говорил уже тебе, что у меня в Германии чисто литературные интересы и немки, даже такие темпераментные, меня не интересуют.

Она обиженно надувала свои малиновые полные губки с сетью белобрысых еле заметных волосиков и умолкала. Сейчас же ее темные глаза вспыхивали искорками, как только к столу подходил Ликанац в обличье негра, и она сладко облизывалась, глядя на его непомерно вздутые мускулистые ягодицы.

" Нет, он определенно хорош

Я отпил глоток кофе и затянулся сигаретой. Германский мир мне уже порядком надоел своей размеренной экстравагантностью: много порядка, много пива, мало романтики, мало мистики. Численная последовательность существования была заметна во всем, и я был даже рад, когда в один из поздних вечеров в мой номер в гостинице случайно забрел хмельной соотечественник, развалился в кресле, выставил бутылки на журнальный столик и предложил отметить свой день рождения.

" Меня зовут Карл Вениаминович Стоишев. Я " по профессии бухгалтер.

" Так вы же умерли от белой горячки!

" И что же? Умер в России, воскрес в Германии, " невозмутимо ответил мой гость.

" И что же вы здесь делаете?

" Жду своего телесного истечения здесь на германской земле, чтобы потом воскреснуть где-нибудь в иной точке земного шара. Я, знаете ли, оптимист и верю в то, что когда-нибудь вновь вернусь в Россию, к своей любимой жене Лие Кроковне. Мне известно, что она увлеклась маститым писателем Куриногой, но это меня мало волнует, ибо он не знает бухгалтерского учета эзотерических реалий бытия и скоро должен исчезнуть безвозвратно в глубинах времени. Я ведь дистанцировал себя на всякий случай в облике вашего шофера Карла, и если я по незнанию своему перейду определенную черту, то именно он примет мою эстафетную палочку неистребимости.

" Я мало что понимаю в ваших словах, Карл Вениаминович, по-моему, вы говорите совершенно абсурдные вещи, потому что сам являюсь странником своего блуждающего больного мозга и твердо уверен в том, что никому еще не удавалось вернуться туда, откуда был начат путь истекающей жизни.

" Вы, милый мой, филолог, а я, в своем роде, математик и у нас с вами разные точки отсчета. Я начинаю свой путь с единицы, с числа, а вы "со слова, с буквы. Вы строите фразу, периоды, а я " конструкцию, которая, если и разрушится, то именно до изначальной единицы. Вам это понятно?

" В какой-то мере. Хотя и хотел бы вам возразить тем, что слова есть числа жизни, а числа " есть слова смерти. Поэтому мы, в какой-то мере, две стороны одной медали, болтающейся на груди вселенной.

" Мне знаком ваш трактат, Юлий. Алексей Федорович искал в слове спасения от абстракций и ввел его в мир абстракций, то есть, вышибал клин клином, и вы поступаете так же, то есть вы не оригинальны. Космическая бездна нема, но она наполнена прежде всего числами, или, если иначе выразиться, " немотствующим языком отсутствующих. Слово убивает, число рождает сущности, которыми мы и являемся. Вы тоскуете по своим умершим родителям, хотя и не понимаете, что тоскуете по числам, которыми они были обозначены. Предаваясь эйфории слов, вы пытаетесь вернуть в лоно своих понятий их эзотерику и причиняете им страшную боль. Словом нельзя сконденсировать жизнь и смерть, а числу все подвластно.