Шрифт:
Жунус провел по лицу ладонями, тихо произнося слова молитвы, скорбя о погибших…
На его задумчивое лицо печалью легла усталость, и он погрузился в дремоту. За юртой стояла темная азиатская ночь.
2
Утро следующего дня выдалось хмурым и пасмурным, как будто навеянное печалью от привезенных накануне новостей. Ближе к полудню к юрте Жунуса заторопились белобородые аксакалы и родовая знать. Все хотели узнать, что за новости привез вчерашний гость старшине рода.
В юрте набралось с дюжину человек. Сыновья, как всегда, сели по обе стороны отца, расселись по своим местам аксакалы и родовая знать. Когда все пришедшие поприветствовали друг друга, Жунус без всякой торжественности, как обычно он поступал, тихо начал:
– Клянусь Аллахом, правоверные, я не совсем понимаю, что происходит с властью в России. – Он сделал паузу, как будто давал всем время обдумать и осмыслить сказанные им слова. – Сейчас в мире такое творится… – продолжал он. – Много разных перемен, степь полна новостями. До войны все шло своим чередом, жили казахи в мире и согласии с властями. Когда в четырнадцатом году началась война, были объявлены дополнительные поборы, мобилизовали часть лошадей и прочее. Мы тогда, в то тяжелое для всех нас время, хоть с неодобрением, но с пониманием отнеслись к властям. А два года спустя, в шестнадцатом году, было в Тургайской степи поднято восстание во главе с батыром Амангельды Имановым. Во все концы были посланы гонцы, и к нам тоже. Мы тогда не поддержали восставших и не стали выступать против российской власти. Восстание было подавлено посланными правительством казачьими частями. Много людей погибло и сожжено аулов.
Аксакалы сочувственно покачивали головами.
– Верно говоришь, батыр! – поглаживая рукой белую бороду, отозвался старый аксакал. – Плохо тогда дело было, много крови пролили. А все почему? – продолжал он. – Потому что каждый своим мирком живет, дальше своего аула ничего не видит. У себя все в порядке – и ладно. Сегодня у одного беда, а завтра у другого. В таких случаях всегда нужно держаться друг за друга, тогда и беду легче одолеть.
В юрте наступило молчание. Разве можно возразить против такой правды?
– Когда в семнадцатом году царя скинули и уже не было его власти над казахами, – продолжал Жунус, – весной карательные отряды продолжали бесчинствовать, и только по настоянию людей, что большевиками себя называли, Временное правительство отозвало их, и прекратилось мародерство.
– Это правда, видит Аллах, – отозвался опять тот же белобородый аксакал.
Рядом с ним сидящий такой же древний, подремывавший от старческих недугов аксакал, не зная, что сказать по существу дела, все же поддержал разговор, подчеркнув этим свою важность и значимость на сходе.
– Весной прошлого года, – начал он, – большой джут был, много скота погибло, лето было сухое, травы мало, пастбища осиротели.
Все оживились, зашушукались между собой и понимающе закивали головами, потому как для них это был разговор на понятную тему. Затем все затихли, глядя на Жунуса.
– Те, что себя большевиками называют, что помогли в прошлом году прекратить мародерство, теперь хотят формировать национальные казахские войска частями, – продолжал Жунус. – В округе в юртах бедняков только и говорят о них, о том, что будут в степи создавать новую власть, Советами называется. Они хотят, чтобы в нашем ауле и в волости простые люди-беднота сами выбирали свою власть. Хотят, чтобы у власти были самые справедливые и жили все в равенстве: и пастухи, и их хозяева-баи!
От последних сказанных им слов у присутствующих пробежавшая по лицам ехидная улыбка сменилась удивлением: «Как такое может быть?» Все внимательно своими узкими глазами посмотрели на Жунуса: «Что он говорит?» У каждого во взгляде мелькнуло неодобрение. Разговор в нужное русло направил Жунус, всех успокоив словами:
– Вчера гость говорил, что из Омска пришло сообщение. Новая власть, Советы, не удержалась. Опять новое белочешское правительство в Омске, и, наверное, объявят мобилизацию лошадей.
– Нет уж, хватит! – резко соскочил с места Темиргали, словно его обдали кипятком. – Я свои табуны не дам, угоню в Кулунду. – Не мог он в себе никак погасить вспыхнувшую ярость.
Жунус махнул перед ним рукой, чтобы тот сел на место.
– Сейчас речь идет, как вообще будем жить дальше, а он про свои табуны, – бросил строгий взгляд на брата Усман. – Кто про что, а собака про блохи, – уже с ехидной улыбкой закончил он.
Жунус, оглянувшись на старшего сына, одобрительно кивнул.
– Так что скажете, аксакалы? – когда все затихли, обратился он к присутствующим.
Все зашептались между собой, обсуждая услышанное, каждый понимал, что опять все идет не к добру. Напротив Жунуса сидел самый почитаемый в ауле аксакал Шакен. Он простер перед собой руки, удерживая их, пока все не замолчали, затем провел ими по лицу, произнося слова молитвы.
– Новая власть опять, говоришь, батыр! – начал он. – Последнее время и правда степь что только не пережила. Пусть едут к нам все, каждый со своими важными делами, а с хорошими или плохими для нас, мы уже там решим сами. Мы всех выслушаем, а потом скажем свое слово. – Он опустил голову. – Пока что все власти только налоги собирали да последнее отбирали.