– В наших табунах среди ахалкетинцев нет такого коня, – говорили аксакалы, не переставая удивляться доброму коню.

Разговор поддержал Темиргали:

– Это Усман пригнал из оренбургских степей, конь орловских кровей.

Все нашли жеребца красавцем, несмотря на необычную для этих мест масть, и, продолжая восхищаться им, одобрительно покачивали головами:

– Такой, не зная камчи, побежит быстрее ветра, не конь, а настоящий Тулпар.

Подхватив из рук Усмана узду, Жунус подошел к коню, потрепал его по шее. Все стоящие посмотрели на Тулегена, и тот под знаки одобрения подошел к коню, поставил ногу в стремя, вскочил на него. Почувствовав на себе седока, конь заметался из стороны в сторону, но натянутая узда принудила его к покорности, и он успокоился. Тулеген ослабил поводья, и жеребец своими пружинистыми ногами пошел легкой рысью. Сделав круг под одобрительные возгласы аульчан, подъехал к стоящим. Усман сделал знак рукой кому-то, и один из пастухов, подбежав к Тулегену, кладя руки на грудь, сделав поклон, принял от него коня. Гости, постояв немного и еще раз поблагодарив хозяина, стали неторопливо расходиться по аулу для отдыха, на ходу обсуждая новости. Жунус с сыновьями вернулся в юрту. Стояло то вечернее время, когда солнце угасло, но не зашло за горизонт, и в ярком свете объявилась полная луна.

Внутри женщинами было уже прибрано и была зажжена большая керосиновая лампа с абажуром, подвешенная к своду юрты. Сели за чистую скатерть. Следом вошедшие женщины подали чай на подносе, а затем торопливо вышли…

– Как долго ты думаешь пробыть здесь? – понимая, что вскоре сына ждет служба, и не зная, с чего начать разговор, обратился Жунус к Тулегену.

– Не знаю, отец. Я теперь человек военный. По истечении краткосрочного отпуска предписано явиться в Туркестанский округ для назначения.

Тулеген вдруг неожиданно соскочил с места, прошелся тихо по юрте, а затем опять присел к сидящим и продолжил, разрядив затянувшееся молчание:

– Соскучился по родным, по степи. – Он застенчиво опустил голову. – Побуду немного, с вашего позволения. – И улыбнулся, глядя на братьев: – А потом кое-какие еще дела в Омске, положение, знаете ли, обязывает, друзья и прочее. Так что долго у вас не задержусь.

На слово у «вас» Жунус сделал удивленный вид, как будто сын не дома, а в гостях.

– Здесь все наше… твое, сынок. Тебе решать, как со всем этим поступать. – Жунус все подбирал слова, чтобы приблизить к себе сына, вернее, к реальности, видя, что он совершенно не заинтересован в его делах.

– Спасибо, отец! Я думаю, «всем этим», как вы выразились, займутся мои старшие братья.

Усман и Темиргали, глянув на младшего, одновременно приложив руки к груди, сделали поклон и удивленно перевели взгляд на отца.

– Ну а меня, я думаю, ждут впереди большие и, надеюсь, интересные дела. А если что, я непременно обращусь к вам за помощью, за «своим».

И в его улыбке, пробежавшей по лицу, не было ничего язвительного. Братья ответили ему опять одобрительным поклоном.

– У нас скота много, как звезд на небе, всем хватит. – Темиргали самодовольно ухмыльнулся, отхлебнув из пиалы душистый чай.

На его хвастливость никто не отреагировал, хотя в его словах прозвучала искренность.

– Каждый взрослый человек должен иметь наперво кров с очагом, чтобы в нем вершились дела, угодные Аллаху, чтобы росли дети, – задумчиво произнес Жунус. – Все, дети мои, оборачивается на круги своя.

– Вы правы, отец, сия чаша неминуема для каждого из нас. Мы пойдем. Отдыхайте, отец. Пусть вам на радость добрый сон приснится! – видя уставшее лицо старика, ответил за всех Усман.

Жунус кивнул, выразив этим свое согласие. По старшинству подходя к отцу, каждый из сыновей двумя руками брал его ладонь, и с поклоном, пожелав хорошего отдыха, вышли из юрты.

Выйдя от отца, братья подошли к недалеко стоящей юрте, поставленной накануне для Тулегена, о чем свидетельствовала свежая насыпь земли у ее основания. От находящегося рядом очага подбежал молодой джигит-нукер и поклоном поприветствовал хозяев. Усман объяснил брату, что тот приставлен к нему для исполнения разных просьб и поручений и заодно будет присматривать за его жилищем. Тулеген молча кивнул.

– Ну, отдыхай с дороги, – пожал ему руку Усман.

– Завтра будет еще больше людей. Будут скачки и байге, – с рукопожатием равнодушно произнес Темиргали.

Двадцатишестилетний Темиргали чуть выше среднего роста, худощав, безусый и всегда чем-то недоволен. С пастухами и работниками развязен и нагловат – полная противоположность Усману. Не упустит случая унизить человека лишь только за то, что тот беднее его…

Братья разошлись, и Тулеген вошел в свою юрту. У входа стояли привезенные вещи.

«Ну вот ты и дома, брат Тулеген. Не будет тебе здесь ни стульев, ни простых казарменных табуреток», – говорил он себе, оглядывая убранство жилища.

От топчана с постелью и полудюжины цветных подушек пахло свежим бельем. Справа стоял небольшой столик с посудой для чаепития.

«Привыкай, братец, к здешним условиям. – Он взялся распаковывать вещи. – Живет здесь Азия по своим давно заведенным порядкам. Порядкам! – Тулеген усмехнулся. – Разве это не твои родные места? Не твоя вотчина? – спрашивал сам себя. – Как ты, брат, быстро отвык от своих обычаев», – уже лежа навзничь на топчане, размышлял он.