Долматов опять долго раскачивался. Надо же! То бойкий такой в суждениях и словах, особенно жестоких, а то вдруг молчит или выдавливает явно через силу.

В руках Ремир держал увесистый пакет, но ей не отдавал. Забыл? Или это не ей?

Наконец он собрался с духом.

— Я много думал, — произнёс он, — про то, что между нами тогда было. И про то, что сказал тебе. Я правда очень жалею, и тендер тут ни при чём. Я просто сорвался, а позже всё равно бы… даже если б мы там не выиграли.

— Ну уж? — хмыкнула Полина. На него она не смотрела, не могла, боялась, но зато он не спускал с неё напряжённого взгляда, который чувствовался прямо кожей, причём настолько остро, что не всякое прикосновение так ощущаешь. — Вы ведь всегда, с самого начала очень плохо ко мне относились. И вообще считаете меня какой-то, ну не знаю…

— Да ты даже себе не представляешь, как я к тебе отношусь! — горячо, с надрывом произнёс Ремир, резко придвинувшись совсем близко, опасно близко, так, что кожу вмиг осыпало мурашками. — Я ни к кому и никогда так не относился, как к тебе. Мне вообще ничего не нужно больше. Знаю, что сделал тебе очень больно, когда сказал, что ты из расчёта со мной поехала. Знаю, что неправ был. Та ночь, да и вообще всё, очень много для меня значит…

От слов его, от того, с какой горячностью он их произносил, у неё перехватило горло. Полина наконец посмотрела ему в глаза, но лишь на миг, потому что такой у него был взгляд, что в груди защемило. Сказал бы он всё это раньше!

— Для меня тоже та ночь очень много значила, и не только та ночь, — произнесла она тихо, стараясь не выдать голосом волнения. — Только вы правы, мне после ваших слов было очень больно… сначала. А потом как-то перегорело. И теперь всё. Точнее, ничего. Простите…

Ремир тяжело молчал, неотрывно смотрел на неё, уж как — она не знала, боялась даже взглянуть теперь в его глаза. Потом он шумно выдохнул, отвернулся. Постоял ещё с минуту, затем протянул ей пакет:

— Тебе… вам.

И ушёл. Просто ушёл, не взглянув на неё больше, не попрощавшись.

Она смотрела ему в спину и чувствовала, как у самой сдавило грудь, как сердце, подскочив, заколотилось у самого горла, не давая вдохнуть. Веки тотчас зажгло от подступивших слёз и, чтобы не расплакаться, она закусила губу, не понимая, почему так. Почему? Ведь говорила ему то, что думала. Отчего же теперь внутри всё разрывается?

Ой, ну зачем он только пришёл сюда? Душу ей растравил…

Слова его продолжали звучать, пока будила Сашку, пока кормила её полдником, пока мыла в палате пол затхлой тряпкой и скребла щёткой ржавую раковину, пока выносила ведро, а затем с остервенением отмывала руки после «дежурства».

Потом вспомнила про пакет, заглянула и совсем расклеилась. Чего только он ни принёс! И сок, и фрукты, и сладости всякие, и даже куклу в нарядной упаковке.

Сашка аж повизгивала от счастья, вытряхивая красавицу из пёстрой коробки, не обращая внимания на крики раскапризничавшегося вдруг Юрасика. Мать утешала его как могла, потом сгребла в охапку и понесла своё чадо «гулять». Мальчонка сучил ногами и опрокинул с тумбочки открытую коробку йогурта.

Когда они вернулись с прогулки, женщина взглянула на белую лужицу и недовольно спросила у Полины:

— А подтереть нельзя было?

Та аж опешила:

— Знаете, что? Убирайте-ка сами за своим ребёнком.

— Да ну? А кто у нас дежурный?!

Но, к счастью, новой стычки удалось избежать. К ним неожиданно заглянула медсестра, зашипела на храпунью, мол, потише, не дома, а потом обратилась к Полине. Причём с самой что ни на есть елейной улыбкой.

— А вы у нас переезжаете в другую палату. Собирайтесь пока, а минут через двадцать я за вами зайду.

Полина, может, и не понимала, с чего вдруг этот переезд, но против другой палаты точно не возражала. Может, хоть там никто храпеть не будет, думала она, укладывая вещи по пакетам.

Через четверть часа медсестра позвала их за собой, да ещё и вызвалась помочь с сумками.

Они прошли вдоль всего коридора, почти до самого конца, и свернули в небольшой отсек на четыре двери. Затем медсестра достала из кармана ключ, отомкнула дальнюю дверь.

— Ну, располагайтесь. — И опять любезная улыбка. — Вот ключ. Будете выходить на прогулку или ещё куда, палату запирайте.

Полина в недоумении шагнула внутрь.

— Не понимаю, — обернулась она к медсестре, ожидавшей у порога. — Почему нас сюда?

— Ну, как почему? Для вас оплатили отдельную палату.

Палату! Да это, скорее, гостиничный номер был с отдельным санузлом и душевой кабиной. Тут и кровать, и диван, и холодильник с чайником, и даже телевизор.

— Ладно, обустраивайтесь, — вывела её из ступора медсестра. — Если что, я на посту.

Полина в изнеможении опустилась на диван, у неё невольно вырвался короткий всхлип. Это же всё Долматов! Ну как же так?