Вышли на улицу, слепо сощурились от безжалостного, прошибающего насквозь солнца.

– Печет, как в Африке, – не замедлил заявить Клоп.

– Куда идти? В гараж?

– Направо, шеф, прошу направо, – Клоп изобразил рукой лихой расчерк, будто регулировщик движения.

Дома номер пятнадцать и номер семнадцать имели не только одинаковую внешность, но и одинаковые участки. Участки были обнесены забором, сделанным из панцирной решетки, в забор была врезана железная калитка, а задник вообще объединен длинным, сложенным из перекаленного темного кирпича гаражом, имеющим двое въездных металлических ворот – одни ворота выходили на один участок, другие – на другой. Впрочем, этого Клопу казалось мало, он не раз заявлял:

– Была бы моя воля – я бы сговорился с хозяевами и третьи ворота прорубил, с тыльной стороны. Чтобы был черный въезд и черный выезд… Это очень хорошо, а главное – не надо беспокоить граждан, которые наблюдают за нашей жизнью с лицевой стороны.

– Тьфу-тьфу-тьфу! – крестился Деверь от этих слов и плевал на землю. – Наблюдают! Да мне только от одной этой мысли не по себе становится! Хоть бронежилет надевай.

По каменной, выложенной квадратными плитками дорожке прошли в конец участка. Клоп на ходу резко махнул рукой по воздуху, вытащил из кулака головастого разноглазого овода.

– Во осень, а! Пауты летают… Разве это осень? И где, спрашивается, летают пауты? В столице нашей Родины, в которой они отродясь не водились. Вот загадка природы!

– Клоп на ходу сорвал сухую травинку с острым жалом, вставил ее в задницу оводу и подбросил в воздух: —

Счастливого пути, дорогой товарищ!

Овод зажужжал перегруженно, медленно, словно самолет, потянул к гаражу, перевалил через крышу и исчез.

– Вот так рождается малая авиация! – объявил Клоп.

– Что-то ты весел сегодня, – Деверь недобро сощурился. – Не случилось ли чего?

– Нет, не случилось. Погода настраивает на пенсионный лад – охота взять расчет и укатить к морю.

– Ага, как этот слепень. С железным штырем в кормовой части.

– Это называется «мягкая турецкая мебель», – не обижаясь на Деверя, всем своим видом показывая: «А чего обижаться-то?», пояснил Клоп. Захохотал. – Кроссворд, строчка по вертикали, состоящая из трех букв. Правильный ответ: «Кол».

– А не х..? – поинтересовался Деверь. – Тоже слово из трех букв. По вертикали…

– У каждого свое, и каждому свое. Как у Гитлера. Все правы и все довольны.

Клоп оказался прав: машину, которая сегодня утром побывала в деле, было не узнать. И вообще это был совсем не тот расхлябанный, с потускневшей синей краской «жигуль», на котором они тряслись утром, смываясь с места перестрелки, это была машина совсем другой марки. А уж о цвете и говорить не приходилось. «жигуль» был покрашен в цвет «коррида», как знатоки называют красновато-желтый, словно бы из глубины, изнутри подсвеченный тон, перед украшала новенькая, блестящая, снятая с «семерки» решетка, на фары были поставлены защитные сетки. Лицо у Деверя неверяще вытянулось:

– Это наш драндулет?

– Что, не похож? – Клоп, не удержавшись, хлопнул рукой о руку: – Вот золотые руки у корефанов! Я когда увидел – тоже не поверил!

– Мда-а, – неожиданно задумчиво и мягко произнес Деверь, – того, что было, уже нет. Хорошая работа. И следов не осталось. И как ни крутись милиция возле детского сада, как ни ищи она синий «жигуль», а ничего она уже не найдет. Никогда. Ни синего «жигуля», ни нас. Лихо, Клоп, лихо!

– А я об чем говорю! – Клоп довольно потер руки о грудь, пририсовал к собственным телесам пышный женский бюст, приподнял его в воздухе, показывая, какой он тяжелый, аппетитный, преображаясь на глазах, становясь бабой – имелись-таки у Клопа артистические способности. – И я о том же! А! – воскликнул он азартно и снова тряхнул тяжелым бюстом. Потом изобразил вихляющуюся женскую походку – бедром в одну сторону, бедром в другую сторону – ну будто бы проститутка с Тверской улицы. – А?

– Никогда бы не подумал, что так неузнаваемо можно преобразить «телегу» родного отечественного производства!

Деверь поцокал языком, изображая восхищение, потом глянул на часы и заторопился:

– Пора в дом, Клоп, на пост!

– Ага, на кремлевский, – не удержался от подначки Клоп. – Есть там один, очень важный, первый номер имеет, около саркофага Владимира Ильича.

Саркофаг вождя мирового пролетариата не волновал Деверя, его волновало другое: что если позвонит Полина Евгеньевна, – не по сотовому телефону, а по простому, а его не окажется на месте! Ведь тогда эта породистая баба не преминет вставить ему клизму – она и этим делом не брезгует, может поступить еще хуже – скостит ему премию, срежет пайковые, полевые – и такие были в их ТОО, – найдет, что рубануть, глянул резко на Клопа. Тот, дурачась, притиснул к виску ладонь, вторую ладонь водрузил себе на голову – повторил жесты Медузы.

– Й-есть на пост!

Когда шли к дому, обратили внимание, что по улице, поднимая за собой пыль, прошел старый, громыхающий железными внутренностями, кое-где проржавевший уже до дыр «жигуленок».

– На этом лимузине еще Троцкий небось ездил, – фыркнул Клоп. – Мотор у машины состоит из одних неисправностей… А он еще бегает!

Деверь отметил другое: в кабине «жигулей» сидели два человека с неподвижно-прямыми фигурами, будто люди эти проглотили по линейке, – лица застывшие, глаза устремлены вперед.