Мимо проплыли ржавые обводы очередной, третьей по счету, распахнутой решетки, и почти сразу же труба плавно завернула в сторону. Еще через несколько метров мы оказались внутри железобетонного куба размерами десять на десять и, что особо порадовало затекшие мышцы, в полтора роста высотой. Вверх уходила широкая шахта, судя по потоку свежего воздуха, заканчивающаяся сливной решеткой где-то на поверхности. И точно такой же люк-решетка, приподнятый над уровнем нанесенной ливнями грязи, обнаружился на полу. Вот только запах снизу шел совсем иного свойства — накаркал я таки насчет канализации.

Мой возомнивший себя крутым диггером близнец отошел к противоположной стене и пристроил свой фонарь в какую-то щель так, чтобы отражающийся от сырого бетонного потолка свет более-менее равномерно освещал помещение:

— Располагайтесь. Правда, с мебелью у меня тут неважно, не успел, так сказать, обжиться. Так что придется пока пешком постоять. А потом — кто еще не понял — вам туда, — он указал на ощутимо пованивающую швейцарскими научными нечистотами решетку, — метров на пять ниже начинается, собственно, канализация. Если, конечно, захотите после нашего разговора.

Завершив вступительную часть, он (я) зачем-то глянул на часы, задумчиво почесал кончик носа и сообщил:

— Блин, а времени-то поговорить совсем и не осталось. Придется сразу… — смотрел он при этом исключительно на полковников. Мне даже как-то обидно стало: что, понимаешь, за дискриминация?! В следующий миг он (я) усмехнулся и взглянул на меня:

— Не переживай, сейчас всё узнаешь и всё поймёшь! Правда, понятия не имею, как это будет. Иди сюда.

— А разговор? — у меня как-то неприятно засосало под ложечкой. — Ты ведь обещал рассказать о том, что разузнал… поделиться…

— Поделюсь, — его (мое) лицо исказила какая-то непонятная гримаса, — раз обещал. И не делай вид, что не понял, кто я. Год назад тебе показали прошлое и дали задание изменить настоящее. А сейчас ты увидишь будущее. Свое будущее на несколько часов вперед. Иди сюда, — он (я) снова взглянул на часы. — Быстрее!

Сдавленное Валерино «Юра, может не…» было последним, что я услышал, делая шаг. Мое зеркально-зазеркальное-хрен-знает-какое отражение в ту же секунду двинулось навстречу. Затем. Хм, затем… В детстве у меня была такая обучающая игрушка, долженствующая экспериментальным методом знакомить юные дарования с основополагающими законами физики (три ха-ха с учетом наших нынешних похождений). Так вот, в числе прочего был там и раскрашенный в красно-синий цвет магнит с набором стальных опилок, на примере которых оным дарованиям предлагалось экспериментально изучить принцип действия магнитного поля. Честно говоря, не помню, какую пользу я поимел от этой игрушки (зато точно помню, что от аналогичного набора «юный химик» я поимел ожог рук при попытке создать порох), но на расстоянии примерно в полметра нас швырнуло навстречу друг другу, как те опилки — к магниту. Сначала погас свет от его (моего) фонарика, затем, хоть лбами мы и не столкнулись, на миг померкло мое (его) сознание. Померкло — и тут же вернулось: на сей раз обошлось без обмороков.

Зато теперь я знал… нет, не всё, конечно — на вопросы «были ли американцы на Луне?» или «водятся ли в московском метро полуметровые крысы?», я бы, пожалуй, не ответил — но многое.

По-крайней мере, многое из того, что нас очень волновало в последнее время.

«Он» и на самом деле оказался мной. Так же, как и «я» — им. Не из какой-то там иной временной вариации или пространственной реальности — мной настоящим, нынешним; мной с разницей всего лишь в какие-то считанные часы.

Вот же блин…

Да, теперь я — цельный, а не разделенный таким понятием, как «недалекое будущее» — знал многое. Точнее, не знал, а понял, что ли. Соединил воедино уже известные мне факты и догадки с тем, что мне еще только предстояло узнать в самом ближайшем времени. Вспомнил в тот самый момент, когда мое сознание (разум, память, эго, с немыслимой скоростью носящиеся от нейрона к нейрону электрические импульсы) слилось с его (моим же, блин) сознанием. Кстати — надо объяснять, что он при этом исчез вместе со своим фонариком и язвительным тоном? Думаю, нет. Только не спрашивайте, куда. Временной парадокс, господа.

Валера во многом оказался прав; во многом — но не во всем. И там, в баксанском ущелье, и здесь мы и в самом деле находились в четвертом измерении — месте, где вполне мирно уживается бессчетное множество временных вариаций любого события. Прошлых, настоящих или же будущих. Точнее, в одной — и не самой, с моей точки зрения, лучшей — из его вариаций.

Здесь мы тоже выиграли Вторую Мировую войну (как, разумеется, и Великую Отечественную), но потеряли Кавказ и Крым; здесь Швейцария, ставшая самой богатой страной старого света, имела решающее право голоса в совете давным-давно, еще в шестидесятых годах объединенной Европы; здесь американцы не бомбили Югославию, Ирак и Афганистан, поскольку не имели для сего феерического действа ни повода, ни политической и экономической (низкая конвертируемость доллара — см. выше) поддержки — и здесь Россия не имела исследовательской лаборатории в Баксанском ущелье…

Это был их собственный вариант развития мировой истории, в который в 2005 году, неожиданно вклинились мы со своим ускорителем.

Тот самый вариант, где совершенно случайно совпал момент запуска трех протонных ускорителей высоких энергий. Одного в ЦЕРНе, и двух в Баксанском ущелье. Первыми это поняли швейцарские спецслужбы, ненавязчиво курирующие самый грандиозный научный эксперимент начала XXI века. Поняли, что сулит им случайно открывшаяся дорога в четвертое измерение, которую они искренне считали результатом только своего эксперимента. И внесли небольшие изменения в хрупкую структуру временных вариаций, а именно — вариации 1942 года. Совсем небольшие изменения… дающие стопроцентную гарантию того, что в их мире никогда не будет создан ни баксанский, ни какой иной андронный коллайдер, кроме, конечно же, родного швейцарского.