— Прямо как принести уголь в Ньюкасл, — подметил женский голос.

Дверь открылась шире и появилась мисс Кори. На ней было надето белое кружевное платье, а не её завсегдашние одноцветные блузка и юбка, и соломенная шляпа, вместо тяжёлой шляпы-колокол, которую она обычно носила. Хотя у неё всё так же была надета вуаль, она была лёгкой из розового сетчатого материала, который отбрасывал лишь слабую тень на её лицо.

— Ох, мисс Кори, — подавленным тоном произнёс мистер Беллоуз, — не знал, что вы будете здесь.

— Как и я не знала, что будете вы, — чопорно ответила мисс Кори. — И я определенно не ожидала увидеть девушек из Блитвуда. Им не положено покидать школьные земли без разрешения, и я более чем уверена, что в Хэллоуин никто не давал им разрешения.

— Ну, теперь, когда они тут, они с таким же успехом могут выпить чай, — сказала мисс Шарп, улыбнувшись, и затем тихим, более зловещим тоном добавила: — будет лучше, если мы отведём их назад.

Потом, когда мы шагнули в фойе, выложенное сиреневой и бледно-жёлтой плиткой, и где главенствующее место занимали громадные высокие напольные часы в деревянном корпусе, она взяла у мистера Беллоуза букет. Она поднесла цветы к носу и глубоко вдохнула.

— Ах, пармская фиалка, моя самая любимая. Тётя Эммалайн не выращивает их из-за неприятнейшего случая с итальянским принцем, который произошёл в Неаполе во время её поездки по Европе. Мне придётся запрятать их подальше, пока не наступит время уходить, — она запихнула фиалки в саквояж, стоявший на столике с мраморным верхом. — Пойдёмте. Чай подали в оранжереи.

Мисс Шарп повела нас к комнате со стеклянной крышей, расположенной сбоку дома. Несмотря на то, что на улице стоял бодрящий осенний день, в комнате было тепло как в тропиках. Посаженные в горшки пальмы и фикусы занимали углы комнаты, папоротники тянулись из корзин, свисавших со стеклянного потолка, горшки с фиалками стояли на каждой свободной поверхности, наряду с огромным ассортиментом картин в рамах и часов. Ярко окрашенные птицы порхали в широких клетках или свободно летали среди папоротников и пальмовых деревьев. Хотя комната и была загромождена, как и гостиная моей бабушки в Нью-Йорке, она была намного радостней — и полная женщина в шёлке цвета лаванды и розово-лиловом кружеве, сидевшая в плетеном кресле с высокой спинкой, хотя и была примерно одного возраста с моей бабушкой, оказалась гораздо более приветливой.

— Я знала, что будут нечаянные гости на чай, — воскликнула она, увидев нас. — Разве я так не говорила, Хетти? — спросила она у крохотной, похожей на птичку, женщины, сидевшей на скамеечке справа от неё.

Крохотная женщина — она была настолько маленькой, что я стала гадать: а не была ли она разновидностью фейри — оторвала взгляд от вышивки и кивнула.

— Говорила, и я безотлагательно сказала кухарке приготовить дополнительные бутерброды и бисквиты Королевы Виктории, поскольку в таких делах ты всегда права, — она повернулась и посмотрела на нас поверх своего, подобного клюву, носа.

— Моя сестра Эммалайн предсказала крушение фондовой биржи в девяносто третьем и заставила отца перевести все наши вклады в золото. Присаживайтесь, дети. Дорис вот-вот начнёт подавать чай. Мы всегда пьём чай в четыре часа.

Она взглянула на внушительные, высокие, напольные часы в деревянном корпусе, из тех, что имели солнце и луну, которые перемещались по кругу с течением часа. Эти часы также имели циферблат с росписью в виде яблони с различными стадиями облиственности — без листвы, с распускающимися почками, вся в листве и с ярко красной кроной — что символизировало времена года. Согласно часам, было пятнадцать минут третьего, середина ночи в летнее время года.

— Ох, дорогая, эти часы неисправны, — сказала тётя Хариет, мельком взглянув на более маленькие часы на полке камина, которые показывали, что было половина седьмого. — Наш папа был часовых дел мастером, как видишь. Он создавал красивые, весьма сложные часы, но со времени как он скончался, мы так и не смогли разобраться, как сохранить верный ход часов. Но ничего — колокольный звон церкви только что отбил четыре часа. Вскоре появится Дорис.

Мы сели и представились обеим тётям мисс Шарп.

— Полагаю, мы все родственницы пятого колена по материнской линии с твоим дядей Гектором, — тётя Хариет высказалась в адрес Хелен.

Что касается меня, тётя Эммалайн упомянула, что она училась в Блитвуде с моей бабушкой.

— Она была великолепным стрелком из лука.

К этому времени, сервировочный столик на колесиках вкатила в комнату Дорис — старая женщина, даже старше обеих сестёр — было очевидно, что сёстры Шарп были хорошо знакомы с секретом Блитвуда, за исключением того, что их брат Тадеуш не был. Или как минимум сёстры предпочитали считать, что он не был осведомлён. Всякий раз, когда поднималась какая-либо подробность о школе, сёстры понижали голоса до заговорщического шёпота и обе склоняли головы, но поскольку они обе были немного глуховаты, говорили они так громко, что каждый мог их услышать.

— Эуфорбия Фрост всё ещё преподает этикет? — громко поинтересовалась тётя Эммалайн, и затем столь же громко прошептала ремарку в сторону своей сестры, — и всё также проповедует о вреде брататься с Ф-Е-Й-Р-И?

— Как будто каждый фейри с радостью бы согласился вступить с ней в связь, — усмехнулась тётя Хариет.

Я мельком бросила взгляд на дядю Тедди и увидела, что тот внимательно следит за разговором, в то время как втиснул в рот сэндвич с огурцом. Его глаза были яркими как колибри, которая присела, чтобы попить из блюдца подслащенную воду, которую поставила им тетя Хариет. Неужели эти две женщины всерьёз полагали, что он не знал секрета? Мисс Шарп послала тётушкам предостерегающий взгляд, когда Эммалайн попыталась спросить у Дейзи, видела ли та каких-нибудь сияющих спрайтов в лесу, и направила разговор на более нейтральные темы, такие как новое оборудование для стрельбы из лука, заказанное мисс Свифт, и концертная программа на Рождество, которая организуется мистером Пилом.