– Дядя Миша, я тебе сейчас по морде дам, – обиделся Егор. – Сам научил, а теперь ещё и издевается. Может, ты специально эту диверсию продумал?! – дядя Миша сел на приступки и закрыл лицо руками, хохоча и вытирая слёзы, выступившие от смеха.
– Сраный Троцкий! Щас я тебя проучу.

– Всё, всё! – дядя Миша примирительно вытянул вперёд руки. – У тебя дымарь-то сохранился?

– Сохранился.

– Надо их сейчас в одно место согнать, а потом на совок и в улей. Только ты это… сначала окна покрывалами закрой. Надо им ночь устроить.

– А ты опять не шутишь?

– Да, что я, белены объелся?

– Одевайся! Вместе пошли, – дядь Миша вздохнул, исчез за дверями, потом через пять минут появился в фуфайке с пчеловодческой сеткой и дымарём. Дойдя до Сергея, который мялся посередине тропинки, он пожал ему руку, но говорить о его внешнем виде не стал. Не пчеловод что ли? И с самим всякое бывало.

Проникнув в дом, мужчины первым делом вынесли оттуда съестное, электроплитку и недоделанные пельмени. Женщины и дети сидели в бане. Стало ясно, что до полной победы над противником семейство будет ютится там. Пчёлы всё ещё зверствовали. В тепле они проснулись и сновали из комнаты в комнату в поисках пыльцы. На то, чтобы их собрать, мужчинам потребовалось около трёх часов. Всех-не всех, но большую часть поройка собрали и вернули под крышу улья. К счастью, Егор вовремя закрыл её, и матка не успела вылететь и вывести за собой остальных.

– Ну, что дальше, дядь Миш? – Егор присел на табурет и смотрел на одинокую пчелу, застывшую на покрывале.

– Дальше убирать их надо. Хочешь, ко мне в омшаник отнесём?

– Не, а весной снова их волочить? Тяжело же. А, может, в подвал?

– Можно и в подвал. Только как же туда убрать? Вы же уже пытались.

– Осторожно.

В этот раз в подвале сидел Сергей. Егор аккуратно поворачивал улей, и ящик всё-таки убрался, не задев краёв окошка. Пчелиную революцию подавили три покусанных диктатора. Дядя Миша ушёл, Сергей и Егор посмотрели по сторонам – требовалась изрядная уборка. Выпуская дым, которым собирали пчёл, открыли двери, и в избе стало не больше трёх градусов тепла.

– Мужики! Вы всё? – заглянула в избу Людмила. – Есть пошли. Уже три раза всё остыло.

– И то, правда, – отозвался Егор. – Жрать хочетсяяя!

Мужчины встали и вышли.

3.

В бане было тепло и пахло едой и вениками. В нескольких половицах зияли дыры, прогрызенные крысами. На пологе расстелили белый мешок из-под сахара и устроили целую поляну: соленья, пироги и пельмени. Три скамейки расставили по бане так, чтобы каждый мог подойти к яствам. Дети уже наелись и играли на полу.

– Марин, а дай бутылочку. Ты же прятала. Знаю, где-то в бане лежит, – Егор жалобно посмотрел на жену. Она встала, достала из-за печи бутылку самогона и подала мужу.

– Смотри, только в честь праздника.

Самогон налили в литровый ковш, которым Марина обычно черпала кипяток.

– Ну, за успешный исход дела! – сказал Егор, отхлебнул и передал свою чашу Сергею. Сергей зачем-то левой рукой перекрестил самогон, отхлебнул и передал Людмиле.

– Закусывай, закусывай! – торопила Марина. Все дружно навалились на еду, повеселели, глаза стали добрые и посоловевшие. Через пять минут в бане зазвучал «Интернационал».

– Вставай, проклятьем заклеймённый,

Весь мир голодных и рабов! – пел Егор. К его баритону подключился бас Сергея.

– Кипит наш разум возмущённый

И в смертный бой вести готов.

Дальше уже и женщины не стерпели и продолжали вместе с мужьями:

– Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим,

Кто был ничем, тот станет всем! – дружно пели собравшиеся.

– Вот, Егор, хорошо вам, – прервался Сергей, – сидите в деревне не видите, что в стране творится. Вот это вот – «кто был никем, тот станет всем» – задолбался смотреть! Всякий третий безмозглый урод, двоечник, новым русским становится, «Жигуль» покупает.

– А тебе-то что, Серёг, завидно? – откусывая огурец, подзадорил гостя Расторгуев. Сергей отхлебнул из ковша, занюхал рукавом и сквозь слёзы продолжил.

– Я, Егор, честный работяга. Ты знаешь. Двадцать лет на одном заводе, пока его эти суки не распродали. Мне за державу обидно, Родину дербанят! – женщины переглянулись и, точно по команде, затянули:

– С чего начинается Родина?

С картинки в твоём букваре.

С хороших и верных товарищей,

Живущих в соседнем дворе…, – мужчины тоже подключились и дружно подвывали. Не всегда к месту, но всегда старательно. На колени залезли дети и тоже запели. Каждый из этого кружка чувствовал себя подпольщиком, надеясь, что однажды коммунизм победит и всё, что с ними происходило, приобретёт особый смысл. Под потолком качалась паутина. В печке трещали дрова. Из тёмных углов выглядывали длинноногие поганки, которым в бане было и тепло, и влажно.

декабрь 2017 г.

1.

Максим не отрывал глаз от дороги. Каждый шаг давался с трудом. Прошлогодняя трава спутывала ноги, а грязь скользила и хлюпала. Это летом здесь сухо и можно рассматривать синие и туманные дали. В мае путь до Велесова хутора осилит лишь тот, кому это действительно нужно. Максиму – четырнадцать. И ему нужно. Их корова пропала два дня назад. После безрезультатных поисков родители решили, что найти её может только колдун с болот. В одиночку на хутор не пройдёшь: нужно знать заповедные тропы. Вот и Максима отправили с тёткой Агрофеной. Эта красивая сорокалетняя вдова часто бывала у Петра Ивановича. То погадать сходит, то по доброте душевной продуктов ему отнесёт. Говорили, что упрашивала старика передать ей дар, только он баб в ученицы не брал. Дескать, тяжесть его знаний достойно вынесет только мужчина.