Шрифт:
– Можешь раскатать рукава обратно и привести в порядок волосы, прежде чем спуститься вниз.
Вспыхнув от смущения, Брайди нащупала выбившиеся кудряшки и убрала их от лица.
Я уже пожалела, что сделала ей замечание про волосы, как-никак, это же был всего лишь первый день ее работы в больнице, и какая разница, насколько опрятно она выглядела?
А она безуспешно пыталась приладить резинку для волос.
– Тебе есть чем расчесаться? – спросила я.
Она помотала головой.
Порывшись в своей сумке, я нашла каучуковый гребень.
Брайди аккуратно расчесалась и вернула мне гребень.
– Спасибо, что одолжили мне.
– Оставь у себя!
– Ну что вы!
Вообще-то я предпочитала пользоваться другим гребнем: этот с виду походил на черепаховый, хотя на самом деле был сделан из целлулоида.
– О, не говори так много, Джулия! – пропел баритон из коридора. Гройн! – Ты в порядке, Майкл, ты здоров?
Что-то очень ты суров…
Делия Гарретт недовольно проговорила:
– Это тот неотесанный чурбан, который вчера меня сюда привел!
Санитар, толкнув дверь спиной, вошел в палату. Он напоминал мне зловещего слугу из «Франкенштейна» [10] .
Вместо приветствия я заметила:
– Всегда с песней на устах, Гройн!
Он театрально поклонился мне, затем развернулся лицом и вкатил в палату кресло-каталку с новой пациенткой.
Молодая женщина, я бы даже сказала девушка (если бы не ее заметный живот), с черными, как уголь, волосами и искаженным от страха и кашля личиком.
10
Имеется в виду увечный слуга Франкенштейна Фриц, помогавший хозяину раскапывать могилы.
Еще один симпатичный член нашего избранного сестринства.
– В родильном сказали привезти ее сюда.
Я взглянула в медицинскую карту, которую мне передал Гройн. Сверху была лишь одна строка: «Мэри О’Рахилли, 17 лет, первая беременность».
О всех женщинах, рожавших у нас, мы знали все-все, даже если не могли сказать заранее, что произойдет во время родов. Первородящие же вроде Мэри О’Рахилли – совсем другое дело. Акушер приемного покоя даже не указал ожидаемую дату родов: наверное, у него было дел по горло.
– Миссис О’Рахилли, давайте я помогу вам встать с кресла.
Она встала сама без видимых усилий, но вся дрожала. Озноб, решила я, или нервы, или то и другое. Малорослая, худая, она казалась еще меньше из-за большого живота. Я жестом пригласила ее присесть на стул в изножье пустой кровати и сказала:
– Посидите тут, пока мы вас не переоденем.
Санитар схватил кресло и покатил к двери.
– Гройн, не слышали, когда мы сможем увидеть нового врача?
– А, даму-мятежницу?
Этого санитара хлебом не корми, только дай посплетничать. У меня не было привычки интересоваться слухами, но на сей раз я не сдержалась и выжидательно подняла брови.
– Разве вы ничего про нее не слыхали? – спросил он.
– Намекаете на то, что она член «Шинн-Фейн»? [11]
На гэльском языке «Шинн-Фейн» означало «мы сами». Они утверждали, что гомруля недостаточно, и выступали за предоставление республике полной независимости.
– Ни на что я не намекаю, – заявил Гройн. – Она – заблудшая дочь викария из Мейо, социалистка, суфражистка, смутьянка-анархистка.
11
Левая партия в Ирландии, созданная в 1905 году и объединявшая сторонников независимости.
Данная им аттестация была весьма шокирующей, но я по собственному опыту знала, что этот санитар был готов облить помоями любую женщину, поставленную над ним. Впрочем, перечисленные им подробности показались мне весьма своеобразными…
– Неужто дочь викария?
– Может, большинство сторонников независимой Ирландии такие же добропорядочные католики, как и мы с вами, но среди них попадаются и чудаки-протестанты (он не заметил, как гневно сверкнул взгляд Делии Гарретт). Она же наверняка была среди закоперщиков восстания. И уж точно зашивала раны этим щенкам-террористам, сидя на крыше муниципалитета.
Потом ткнул пальцем вверх, имея в виду канцелярию главного врача на третьем этаже, и продолжал:
– Похоже, пока другие болеют, руководство не нашло никого лучше, кроме нее.
– Так, – проговорила я с неудовольствием. – Полагаю, сейчас не время злословить.
Новая пациентка вытаращила глаза и произнесла:
– Вы говорите, больница наняла преступницу?
Санитар кивнул.
– Мисс Линн депортировали вместе с прочими смутьянами и посадили в тюрягу в Британии, а потом, не прошло и года, их всех выпустили и вернули сюда, хотя у них руки по локоть в крови!