Баба Маня смурная ходила. И без того всегда строгая, теперь лютовала как никогда. Бабушки, как водится, детишек балуют, а у нашей – не забалуешь. Всё по полочкам, всё под надзором, чин по чину. А тут дочь единственная захворала. Внуки-то ещё бестолковые. Я – школу заканчивала только, а брат и того меньше. Вот и печалилась баб Маня, всё вздыхала, ойкала да ахала. И от нас образцового поведения требовала. Словно спасения в нём искала.

– Чего сиднем сидишь? Мать твоя вянет, а ты расселась тут! Поди за хлебом сходи, что ли! – Только так команды раздавала, стоило лишь на глаза попасться.

Удивительно, как лихо она задания находила. Все при деле у неё были. Но почему-то не хвалила нас никогда. Может, всё не так мы выполняли? Даже казалось порой, что из-за меня непутёвой мама и болеет. То тарелки не так расставлю, то посуду не до блеска натру. А ещё пуще – разобью…

Вот и рвалась я из дому-то при удобном случае. Так и в то утро вышла прогуляться. Помню, волшебное утро было, а как проснулась – не помню. Воздух свежий, звонкий. Над речкой туманец полз, или пар это был – не знаю. Но казалось, что вода дышала. И так благостно на душе, а вокруг сказочно, будто в полусне – лёгкой дымкой мир затянуло. Мне бы понять тогда… Да где уж глупой?

Спустилась к берегу – под ногами песок мягкий, влажный, поскрипывает. Сандалии сняла и пальцами давай зарываться. С детства люблю буравить песочек. Холодок от пальцев по ногам поднимается, прохладой обдаёт, и мысли свежее становятся. Вижу – сквозь туман силуэт прорисовывается, словно проявляется на фотобумаге. Как сейчас передо мной: удочка тоненькая, хрупкие плечи и шевелюра пышная. Так я со своим Герой и познакомилась. Оказывается, он часами сидеть мог – не шелохнувшись. Ловил рыбку, а поймалась я.

– Откуда ты взялась в такую рань? – спросил он. – Не спится, что ль?

– Да выспалась, – отвечаю, – сам-то чего так рано?

– Самое то, рыбу ещё никто распугать не успел.

И дальше сидит с удочкой, на поплавок смотрит. А мне вдруг так обидно стало, что он на поплавок смотрит, когда я тут рядом стою.

– Значит, боишься, что рыбу твою распугаю? – Отвернулась и вроде как уходить собралась, а сама обмерла вся и жду: остановит аль нет.

– Да не страшная вроде, не распугаешь, – спокойно так отвечает.

А мне много ль надо? «Не страшная» – точно признание. Я зараз себя красавицей писаной вообразила. И так мне радостно на душе стало! Наверно, именно тогда я к нему и прикипела душой-то. Никто мне до этого слов таких не говорил.

И стали мы с ним по утрам вместе рыбачить. С тех пор люблю туман – окутает нас своим одеялом, скроет ото всех, и только мы да река. И было мне так спокойно, словно и бед никаких нет, словно и матушкина болезнь не по-настоящему, во сне словно…

Около двух лет мы так прятались. Родителям ничего не говорила. Не до того им было. Мама уже совсем обессилила. Вот и пришлось на работу мне выйти сразу после школы. Утром на речку; как туман рассеется – на работу, а вечером до дому плетусь. Мечтала я тогда врачом стать, но вместо того флаги строчила, спецодежду да фартуки в пошивочном цехе. А дома глаза прятала от угасающей матери. Жалела она меня:

– Вот видишь, доченька, какая мать у тебя непутёвая… Если б не я, училась бы ты сейчас на доктора. Хороший бы доктор из тебя вышел. Вылечила б меня.

Мне бы тогда хоть словечко сказать ей… Ждала она – прощения от меня ждала, утешения. А я – бестолковая, молчала всё.

Братик подрос и родителям пособлять не меньше моего стал. Крепкий он был, много работать мог. Вот и надумали мы с Герой, что пора. Чудно дело, но деньки мои самые счастливые, как вспышки в памяти – сверкнут и погаснут. Светлые, яркие, картинки будто. Вот мы в ЗАГСе расписываемся. Я – в скромном белом платье по колено, в руках пионы простые с огорода. Гера – в отцовском пиджаке. Плечи широкие, а шея тонюсенькая. Шевелюра, точно грива у льва – такая ж пышная. Локоны у него непослушные, густые. Запустишь, бывало, в них руку – она утопает, словно трясиной затягивает, не вытащишь.

Первую брачную ночь, думала, на всю жизнь запомню. А на деле так перепугалась, что быстро уснула. Всё, как в тумане. Да и неважно это совсем. Столько ночей впереди. И почему все так первую ночь почитают? Пронеслась – и нет её. А жизнь – день ото дня, бок о бок – вот, что главное!

Ещё одна вспышка: дом на берегу, куда меня Гера привёл – жили мы там одной семьёй, а семья большая была, дружная. Утро летнее, во дворе мальчишки соседские резвятся, а мы с бабой Нюрой намесили целый таз теста да блины печём в две руки. Аромат на всю округу разлетается. Тесто шипит, по чугунной сковороде растекается. Баба Нюра ловко подкидывает блин вверх, он переворачивается и послушно шмякается в сковородку.

А у меня духу не хватало. Или руки не из того места росли. Поначалу я даже лопаточкой перевернуть не могла. Все блины, словно гармошки получались. Помню, огорчалась я шибко, а Гера только мои гармошки и уплетал. Да ещё приговаривал, что вкуснее никогда в жизни ни едал.

Удивительный был человек – мой Гера. Ведь он не спал никогда. Ни минуточки. Не мог. Я засну, а он рядышком мой сон сторожит, одеяло поправляет, волосы с лица убирает. Говорил, что любуется мной, что очень я красивая, когда сплю. Говорил, что ждёт моего возвращения, будто ухожу куда. Все спокойной ночи желают, а он мне: «до встречи». Склонится надо мной – плечи узенькие, локоны во все стороны растрёпаны – как сейчас перед глазами. Прижму, бывало, его руку к щеке – пальцы у него, как ледышки, холодные – да так и засну.