– Где ты гуляешь? Алена меня затерроризировала… Что с тобой, сестренка, на тебе лица нет! – принимая из рук пакеты и помогая сестре раздеться, спросил Сергей.

– Да так, ничего. Ездила на свидание… с детством, – выдохнула Наташа.

– Ну и как, свиделись?

– Да. С нашим домом…

– Знаю, Наташа. Там живут бомжи. От него ничего не осталось. Ты не пугайся. Кругом разруха. Нет того дома, нет того города, да и Родины той нет. И ничего уже не вернешь… Ты больше не гуляй одна. Завтра я повожу тебя, если хочешь, а в воскресенье все вместе поедем в горы, в Медео. И настроение будет совсем другое.

– Надо съездить на могилу отца.

– Обязательно. А сейчас ужинать! Мамуля лагман приготовила. Вот еще за что я люблю свою жену! – обнимая и звонко целуя разрумянившуюся Алену, проговорил Сергей. – А ну, мужики, руки мыть и за стол, – скомандовал он. – Смотрите, какой вам тетушка торт привезла! Пировать будем! Доставай стопарики, – подмигнул он жене.

– А ты и рад случаю! – ворчала Алена, протирая рюмки. – Тут как тут!..

– Ладно тебе! Сестренка приехала впервые за столько лет!.. Да что с тобой, Натаха? Ты не заболела часом? – Брат отодвинул в сторону тарелку, взял сестру за плечи и повернул к себе. – Опять слезы? Что случилось?

– Сереженька… Я узнала… Лешки нет… Это… правда?

– Ах вот оно что! Ну уж раз знаешь теперь, то чего скрывать. Спился парень. Вот с того самого момента, как не дождалась ты его из армии, замуж вышла и уехала, так и в жизни его все наперекосяк пошло. Женился, развелся, женился снова. В общем, что уж тут говорить. Сын у него остался, с бабкой слепой живет. Ослепла она, когда второго сына похоронила. Из Чечни не вернулся парень. Он прописан в России был у своего отца, оттуда и призывался…Плохо живут. Пацан, Лехин сын от первой жены, с десяти лет сам зарабатывает. То машину кому помоет, то разгрузит кому что. Отец-то живой был, все пропивал. Хороший ведь был парень, помедлив, продолжил он. – Чемпион Казахстана по гребле на каноэ. Гордость школы! Спортивный институт закончил, столько наград! А погиб-то как! Забрался на восьмой этаж на новостройке и сиганул вниз… Царство, как говорится, небесное. Ты думаешь, он один такой? Твоих и моих одноклассников, считай, половины в живых нет: один спился, другой удавился, третий от передоза умер. – И он начал перечислять одного за другим общих умерших знакомых и друзей.

– Хватит! – вмешалась Алена, заметив, как бледнеет Наташа. – Ей и так плохо. Земля им пухом! О жизни надо думать! Что ты завелся, не видишь, она и так не в себе уже от этих новостей! Давайте ужинать, заодно и помянем. Такова жизнь-то теперешняя. Мужики – народ хрупкий, не каждый выдерживает, когда жизнь ломает. Беречь их надо. – И она обняла Наташу, придвинув ей тарелку. – Ешь, остывает.

Всю эту ночь до самого утра Наташа так и не сомкнула глаз, вглядываясь в темноту за окном огромными сухими глазами.

На другой день они съездили на могилу отца, где Наташа положила к памятнику несколько гвоздик. Несколько пунцовых цветов осталось у нее в руках, и брат молча, ни о чем не спрашивая, проводил ее к печальному холмику, занесенному снегом, без оградки, с одним лишь скромным крестом и потемневшей фотографией, с которой улыбался совсем юный еще ее Алешка. Наташа долго смотрела на любимые, размытые ветрами и дождями черты. Она не плакала. Слез не было. Опустившись на колени, Наташа положила на могилу гвоздики, которые заполыхали ярко, словно костер на нетронутом ослепительно-белом снегу.

Несколько следующих дней она провела как во сне. Вместе с братом и его семьей она съездила на высокогорный каток, покаталась по городу, побывала в гостях у двоюродной сестры, посидела в кафе с подругой детства. Все эти события как-то проходили мимо, не оставляя следа в ее опустошенном сердце. И однажды утром Наташа поняла, что рано или поздно ей надо возвращаться. Она попросила брата в тот же день свозить ее за билетом, а на недоуменные вопросы коротко ответила: «Пора домой!» И тяжело вздохнула.

Сначала она хотела лететь самолетом, а потом передумала. Торопиться было некуда, а в дороге она надеялась за трое суток хоть немного прийти в себя и привести мысли в порядок. Чтобы оттянуть какое-то жизненно важное решение, которое ей надо было принимать, и контуры которого были так неясно обозначены.

Поезд был подан к перрону за полчаса до отправления. Прощание было коротким и трогательным. За несколько дней, проведенных в доме брата, она отогрелась душой, мальчики привязались к ней и называли ее наша Наташа. Алена горько сетовала на то, что Наташа мало погостила. Они долго стояли, обнявшись, с братом. Он обещал ей приехать с семьей на следующее лето. Прощаясь, Наташа достала из сумочки подписанный конверт, в который вечером накануне отъезда она вложила стодолларовую купюру. Сергей взял конверт из ее рук и прочитал: «Соколову Алексею Алексеевичу».

– Передашь? – спросила она тихо.

– Добро! – ответил брат, как в детстве понимая сестру с одного взгляда.

Наконец сигнальный свисток объявил отправление, и поезд, медленно набирая ход, замелькал освещенными окнами, постепенно растворяясь в синеве вечернего города.

Сергей еще раз помахал удаляющемуся поезду, затем достал из кармана мобильный телефон, набрал номер:

– Алло… Отправил. Посадил… Встречай. Поезд 138, вагон 12. Прибывает шестнадцатого в 10.05 местного. Что? Все нормально. Конечно, с цветами! Только с цветами! Непременно! Давай. Пока.