– Прячешься, как и все мы.

– А от кого прячешься ты? Какую скрываешь правду? – В словах прозвучала не только насмешка, но и признание. Жаль, что он не видел её глаз, они всегда выдавали правду.

Потому что она не только королева греха и ночи. Уверенность, которую она демонстрировала на людях - наносная. Джорджиана не была всесильна. В ней присутствовало что-то ещё, что делало её человеком. Делало настоящей.

Делало её самой собой.

Они продолжали играть в её игры, и Дункан не возражал.

Но моменты проблеска её настоящей натуры нравились ему куда больше.

Он отложил свёрток в сторону, наклонился вниз, взял её маленькую ножку, обутую в туфельку, и положил к себе на колени. Дункан пробежался пальцами по стройной лодыжке, наслаждаясь тем, как под его прикосновением напряглись мышцы. Он улыбнулся. Как бы Джорджиана ни притворялась спокойной, её тело не могло лгать.

Дункан обхватил рукой лодыжку в прелестном чёрном чулке и снял чёрную туфельку. Он провёл пальцами по ноге, с удовольствием отметив, что Джорджиана вздрогнула от ласки.

– Щекотно?

– Да, – соблазнительно выдохнула она.

Он не останавливался, скользя кончиками пальцев по шёлку, по верхней части ступни и вдоль лодыжки, едва прикасаясь к икре и повторял всё заново.

– Истинная правда: когда я в первый раз увидел твои туфли, на бале у Уортингтонов, мне захотелось сделать именно это.

– Правда?

В её голосе послышалось удивление. И желание.

– Да, – признался он. – Меня привлекли твои прелестные серебряные туфельки, такие невинные и красивые. – Дункан принялся разминать большими пальцами подушечку стопы, и Джорджиана блаженно вздохнула. – А потом меня потянуло к совершенно другой обуви, к тем потрясающим туфлям на каблуках, олицетворяющим грех и порок.

– Ты за мной следил?

– Да.

– Мне стоит разозлиться.

– Но ты не злишься.

Его рука снова скользнула к её щиколотке, потом вверх по икре, по нежному мягкому шёлку, пальцы теребили красивую белую строчку на чулках. Ему не терпелось приподнять юбки и увидеть длинные, облачённые в чёрное ноги Джорджианы. Не терпелось, чтобы они распахнулись. И обхватили его бёдра.

Ему не терпелось ею овладеть.

– Не злишься? – уточнил он.

Она вздохнула.

– Нет. Не злюсь.

– Тебе нравится, что я тебя знаю. Всю тебя. Две половинки одной личности.

Дункан дошёл до внутренней стороны колена, прикосновение вывело Джорджиану из сладостного оцепенения.

Она подняла вторую ногу, упёрлась ступнёй в его грудь и оттолкнула назад. Но ласку Дункана не прервала.

– Расскажи другую.

– Другую? – переспросил он.

– Другую правду о себе, – уточнила она.

Дункан схватил её ступню у груди и прижался горячим губами к внутренней стороне лодыжки, лаская влажным языком мягкую ткань.

– Я хочу снять с тебя эти чулки и почувствовать на ощупь кожу нежнее шёлка.

Он слегка прикусил лодыжку, Джорджиана ахнула в тиши кареты, в которой внезапно стало жарко, будто взошло солнце.

– Теперь твоя очередь.

Она замерла.

– Моя очередь?

– Рассказывать секреты.

Джорджиана замялась.

– Даже не знаю, с чего начать.

Дункан в этом не сомневался. Она была соткана из тайн, которые служили ей защитой. На них просто необходимо пролить свет.

– Начни вот с чего, – предложил он, проведя рукой по икре до колена и лаская её кончиками пальцев. – Скажи мне, что ты сейчас чувствуешь. Без всяких уловок.

Дункан пощекотал её, и Джорджиана рассмеялась.

– Я чувствую... – Когда она замолчала, он замер, убрав руку. Она вытянула ногу, будто пытаясь её вернуть назад. Будто прося Дункана продолжить ласки. – Я чувствую себя молодой.

Удивившись ответу, он вновь взял её ногу.

– Что это значит?

Она вздохнула в темноте.

– Не останавливайся.

Он продолжил. И больше не останавливался.

– Что это значит, Джорджиана?

– Просто... – Она замолчала. Её ступня слегка вздрогнула, и Дункан пожалел, что они находятся не у него дома. Ему катастрофически не хватало места. Он умирал от желания увидеть её целиком, прикоснуться без преград. Джорджиана перевела дыхание. – Прошло столько времени... с тех пор, как...

Он знал конец фразы. С тех пор как она была с другим мужчиной. С тех пор как она была с кем-то, кроме Чейза. Дункан не хотел, чтобы Джорджиана заканчивала свою мысль. Не хотел, чтобы имя этого человека нарушило их уединение в полумраке кареты.