Я достаю из кармана маленький фонарик и, прикрывая нос рукавом, аккуратно захожу в дом. Под моими ногами хрустит битое стекло.

— Рэйн? — снова кричу я, сглатывая подступающую к горлу желчь.

Когда прохожу мимо мистера Уильямса, чтобы проверить кухню, я убеждаю себя не смотреть, но нездоровое гребаное любопытство берет надо мной верх. Направив фонарик в его сторону, я с силой стискиваю зубы, чтобы меня не стошнило. Весь его затылок превратился в кашеобразную массу, смешанную с пуховой набивкой кресла. Полосы на некогда синей стене давно высохли, приобретая цвет ржавчины и указывая на то, где раньше находились крупные куски серого вещества и других тканей, прежде чем они отвалились и засохли на покрытом коркой, окровавленном ковре.

Я не вижу входного отверстия на его раздутом старческом лице, но кровь, заливающая нижнюю губу и седую бороду, говорит о том, что кто-то сунул ему в рот дробовик, прежде чем нажать на курок.

Скорее всего, это он сам.

Цвет крови и вонь, заполняющая гребаное пространство, говорят о том, что это дерьмо произошло не только что. Я бы сказал, что старик сидит здесь уже довольно давно.

Мои внутренности скручиваются, и на этот раз плотно сжатая челюсть не удерживает меня от того, чтобы извергнуть содержимое желудка на ковер, когда последние два с половиной дня проносятся в моей голове в обратном направлении.

Таблетки. Скрытность. Перепады настроения.

То, как она отказалась впустить меня в дом.

То, как она сказала, что он не услышит стука и не увидит ее у дверей.

То, как она той ночью выбежала отсюда, как будто увидела…

Я встаю на колени, и меня снова тошнит.

Боже.

Бл*дь!

Он был здесь все это гребаное время.

Песня начинается сначала.

И теперь она здесь, вместе с ним.

Вытирая рот тыльной стороной ладони, я иду к лестнице, которая расположена у открытой входной двери. Не смотря на то, что мне не хочется запирать этот запах в ловушке, я захлопываю дверь ногой. Последнее, что нам нужно — это дикие собаки, учуявшие труп.

Свет фонарика указывает путь, пока я тащусь вверх по лестнице, прислушиваясь к любым звукам: движению, плачу, чему угодно. Но ничего не слышу. Ничего, кроме этой проклятой песни и звука собственного учащенного пульса, когда, наконец, добираюсь до коридора второго этажа.

Пять дверей.

Три из них закрыты.

Ну, вот и все.

— Рэйн? — кричу я снова, но знаю, что она не ответит. Я стараюсь не думать о причинах, когда освещаю фонариком первую открытую дверь справа.

При виде черной косы у меня перехватывает дыхание, но я с облегчением выдыхаю, когда понимаю, что она лежит на переполненном мусорном ведре. Рядом с раковиной.

Внутри никого нет. Это просто пустая ванная комната.

Когда я распахиваю следующую дверь и не нахожу ничего, кроме полотенец и простыней, меня посещает одна мысль.

Может, это Рэйн убила старого ублюдка? Я видел, как она легко подстрелила двух мудаков в «Хакаби Фудс», как будто ей это ничего не стоило. Она могла убить и его тоже, если бы это была самооборона.

Я хочу в это верить. Хочу думать, что Рэйн вышла победительницей из этой хреновой ситуации. Я хочу обнаружить, как она сидит, раскачиваясь, в каком-нибудь углу, потому что сошла с ума. А не потому, что сломалась.

Когда подхожу к последней двери справа, песня начинается снова.

— Рэйн? — Я легонько стучу, прежде чем повернуть ручку, чтобы не напугать человека, который может оказаться внутри. — Это Уэс. Можно мне войти? — Я приоткрываю дверь и готовлюсь к удару, но единственное, что бьет мне в лицо — это тот же самый трупный запах, что и внизу.

Дерьмо.

Я натягиваю рубашку на нос и, приближаясь к бугру на кровати, молюсь каждому гребаному Богу, которого только могу вспомнить. Пожалуйста, пусть это будет не она. Пожалуйста, пусть это будет не она. Я молю тебя. Знаю, ты чертовски ненавидишь меня, но просто… бл*дь. Пусть это будет не она.

Я беспомощно смотрю, как свет от фонарика скользит по краю кровати с балдахином и по поверхности лоскутного покрывала в цветочек, которое натянуто на лицо человека, точнее, где оно было раньше — судя по размеру и расположению темно-бордового пятна на ткани. Я не решаюсь стянуть его вниз. Мне это и не нужно. Светло-русые волосы, веером рассыпанные по рваной подушке, которая усыпана перьями и пропитана густой, как смола, кровью, говорят все, что мне нужно знать.

Миссис Уильямс уже не спасти.

Надеюсь, что еще не слишком поздно спасти ее дочь.

Мои ноги приходят в движение, кишки скручиваются, а руки сжимают фонарик, как спасательный круг.

И это не потому, что мне страшно.

Теперь я точно знаю, где ее искать.

В конце коридора музыка звучит громче, поэтому последняя комната слева должна быть той самой. Я шагаю по покрытому ковром полу и поворачиваю ручку. Я не стучу, не выжидаю и не распахиваю дверь с безопасного расстояния. Все мои инстинкты выживания вылетают в гребаную трубу, когда я прорываюсь через последнее препятствие, стоящее между мной и моей девочкой.