Шрифт:
— Береги себя, Нежана!
Уж кто-кто, а лесовиковская травница хорошо знала — это снежная стая приходит в мир с первой метелью, и уходит с последней, а нынешнему вожаку до того дела нет. Вожак — он на то и вожак, чтоб на всякое дело свое мнение у него было.
И пусть приезжие колдуны думают, что хотят, но она, Яринка, твердо знает, что уж лучше иметь под боком снежную стаю, чем добрую дюжину обычных, а в придачу — прорву разной нежити, что завсегда в зиму вокруг человечьего жилья крутится. Снежные-то волки соперников крепко не любят. А потому, она, Яринка, будет молчать пока ее пытать не начнут, а коли вдруг и начнут то и тогда до последней невозможности молчать о нынешних делах станет. А сейчас ей еще надобно припрятать одежу да обувку подружки промеж своих пожитков.
Яринка вернулась в натопленную, теплую после морозца избу. И дверь за собой тихохонько прикрыла.
***
Снежная поземка прошла через селище белой волной.
Дядька Ждан, выглянувший по ночному времени на брех дворового кобеля, только проводил ее сощуренным взглядом.
Ушла, значит. Раненько об этом годе.
Кто обретается у него в трактире в подавальщицах, он ведал распрекрасно. Супруга любезная врать мужу и утаивать от него важное, привычки не имела. А потому, когда лекарка, притащив к себе из лесу голую да растерянную девку, пришла к трактирщице, бабе разумной и уважаемой зело, за помощью, та сразу обо всем поведала мужу. И просила за чужую девку, как за свою родичку. Старая Твердислава добра не забывала, и как пришел ее черед — добром же и ответила. А дядьке Ждану что? Нежанка оказалась девкой рукастой, работящей, без дела сидеть не приученной, и прочих подавальщиц в узде держала надежно. А уж шугануть по ранней весне да поздней осени гусляра, ежели какой ненароком забредет, и не труд вовсе. Дурела от музыки снежная волчица, вызов слышала и отвечала сопернику не колеблясь. Ну, да не так чтоб очень часто гусляры да иные песельники в местной глуши случались…
Он хмыкнул, глядя в сторону Седого Леса.
Надо Твердиславе сказать, что бы завтра Нежкины вещички прибрала, да в дальний сундук попрятала. Глядишь, об будущей весне пригодится, хозяйственно подумал дядька Ждан, и вернулся в трактир.
И дверь за собой тихохонько прикрыл.
***
Затрещали в печи поленья, плеснулось в тесном нутре ее пламя. Может, кто другой и не приметил бы, а рыжий Неклюд-Коваль пламя сызмальства любил и голос его слышать умел. Оттого и сейчас не оплошал. Поднялся с теплых полатей, где уложили его с семейством хлебосольные хозяева, женины родственники из Лесовиков. Вышел на улицу, стараясь ступать впотьмах в незнакомом дому осторожно да не шумно.
Снег беззвучно звенел, перекликались снежинки нездешними голосами. Ему, Неклюду, их речи не ясны — он по другую сторону стоит, супротивной силой наделен, но нынешние знаки разобрал без ошибки.
Постоял, вдыхая свежий ночной воздух, морозный да вкусный против спертого избяного духа. Прикинул про себя, что в этом году надо бы оберегающие знаки вокруг хутора пораньше обновить, и воротился в избу. И жена его, сквозь сон услышавшая возвращение мужа, сонно вопросила с печи:
— Ну, что там?
— Ничего, — ответил кузнец, — Все ладно.
И дверь за собой тихохонько прикрыл.
ЧАСТЬ 2.ГЛАВА 8
Ловчая петля чужой воли, накинутая кем-то невмерно умным, соскользнул с шеи легко, хватило встряхнуться. Ровно не опытный да умелый колдун его плел, а самоучка деревенский.
Широкие лапы легко ступали по снегу, коего в Лесу все ж таки мало было, а тот что лег — был рыхлым, вязким. Не успел слежаться.
Ну да успеется еще…
Белый волк — здоровенная зверюга — легко трусил по снежной целине, и следов за ним не оставалось. Снег за спиной его взлетал легкими бурунчиками, и опускался уже не тронутым белым покровом. Можно было бы и так идти, что бы вовсе не одна снежиночка под лапами не примялась, но зверь не хотел. Он играл. Соскучился, за лето-то!
Путь его лежал, по-перву, до знакомого озера, от него — куда след поднятый выведет. Потом надо бы поискать, что тут гости дорогие наворотили. А после — можно и владения свои обойти, обозреть — не завелся ли где нахальный чужак? Не посмел ли оставить меток в здешних угодьях какой-нить пришлый зверь?
Снежный волк, вожак потусторонней зимней стаи, трусил сквозь свои охотничьи владения по своим делам, то рассыпаясь снежной поземкой, то собираясь вновь в матерого волчару. То становился бесплотным, что твой призрак и скользил сквозь Лес белой тенью, а то обретал плоть, вес и материальность — и позади него оставалась отчетливая цепочка когтистых следов размером мало не с ладонь. И сызнова снег позаду него взлетал в воздух, кружился маленькими вихрями, и оседал на потревоженные сугробы, укрывая, что в Лес снова возвратился хозяин снежной стаи…
Шагом, бегом, скоком. То поземкой, то зверем. То уносясь вперед, обгоняя ветер — а то принимаясь валяться в снегу, кувыркаться, гоняясь за хвостом…
Лесное озеро взялось льдом — тонким, ненадежным.
Вожак сделал махонький шаг вперед. Ледок отозвался потрескиванием. Волк отступил, сел, уложив вокруг лап пышный хвост. Посмотрел с любопытством — уши встали торчком, впритирку друг к другу, голова склонилась набок и белый язык свесился из белой пасти.
Занятно как.