– Получено с орбитальной базы службой наблюдения, -поясняет Милентьев.
– Во время планового сканирования комплекса “Знамя”-“Лунник”. Постоянно они Леонтьева и Макарина не ведут. Но три раза в течение каждого часа дистанционно щупают. На всякий случай.

Я рассматриваю снимок. Вытянутую бутыль ракетно-космического комплекса венчает закругленная “пробка” - космический корабль “Знамя”. Чуть в стороне, выше и впереди, висит ослепительно белый шар. Соотношу его размеры со “Знаменем”. Если я не ошибаюсь с оценкой расстояния и перспективы, то размеры шара невелики - что-то около метра в диаметре.

– Неопознанный летающий объект, - отодвигаю фото к Милентьеву.
– Глюк аппаратуры, скорее всего.

– Версия проверена и уже не рассматривается, - Жорка качает головой.
– Сканеры работали без сбоев. Этот кругляш исчез примерно через полторы секунды после того, как мы его нащупали. Даже приблизительно прозондировать его не успели. А через полчаса на “Знамени” случился сбой в компьютерной системе. Не включилась автоматическая ориентация комплекса.

– Ты думаешь...
– я осекся.

– Не знаю, что и думать, - на лбу Милентьева обозначились вертикальные складки.
– Может, это случайное совпадение. А может и нет... Тут еще этот твой “Сервейор”!

– Не вижу связи между американским зондом и этим... шаром.

– Как знать, как знать...

Он задумчиво пробарабанил пальцами по столу и обронил устало:

– Собирай дополнительную информацию, Чеслав.

Мартын Луганцев и его собеседники - 4

(записки журналиста)

“А ВМЕСТО СЕРДЦА - ПЛАМЕННЫЙ МОТОР!”

– И это все?
– Инга недовольно морщит носик.
– Это статья об академике Глуховцеве? Вся и целиком?

– Да, это статья об академике Глуховцеве, - киваю. Я лежу на диване в гостиной, заложив руки за голову, и рассматриваю монотонную белизну потолка.

Настроение - хуже некуда...

Никак не могу прийти в себя после разговора с Синицким.

Что же это получается? Я фактически дал свое согласие улыбчивому Павлу Петровичу писать доносы на Ингу. На мою Ингу. На мою любимую женщину.

Трус. Тряпка. Полное ничтожество.

Чувствую себя, как человек, которого ни с того ни с сего с головой макнули в выгребную яму...

В довершение к этому сегодня после вычитки академик Валентин Петрович Глуховцев вернул мне согласованное для публикации интервью. Объемистый материал на целую газетную полосу превратился в пять страничек печатного текста через полтора интервала.

– Март, Аджубеев тебя по головке не погладит. Он разделает твою статью в пух и прах, - сочувственно вздыхает Инга. Она сидит в глубоком кресле за журнальным столиком и вертит в руках те самые пять листочков текста, которые сегодня утром доставил курьер с фирмы Глуховцева. С личной запиской от самого академика - мол, материал окончательный и правкам и корректировке не подлежит.
– Это же халтура, а не интервью! Огрызок какой-то! Для заводской многотиражки -может быть, и прокатит. Но не для всесоюзных “Советских Известий”!

– Я этот огрызок и не читал толком, - признаюсь с горечью.
– Взглянул на его объем, и у меня сразу пропало всякое желание вообще это читать!

– Может, все-таки попробовать как-то дополнить текст?
– Инга задумчиво теребит пальцами локоны светлых волос.
– Вставить что-нибудь, расширить некоторые абзацы...

– После записки Глуховцева с категорическим требованием опубликовать именно такой текст?
– я скептически фыркаю.

– А давай вот как поступим, - говорит Инга после минутного раздумья.
– Ты отдашь Аджубееву завтра утром два варианта статьи: этот, с глуховцевской правкой, и свой вариант, полный. И пусть уж Алексей Иванович решит, какой из них пускать в печать.

– У меня нет первоначального варианта статьи, - я сажусь на диване и сокрушенно развожу руками.
– Перед вычиткой помощник Глуховцева отобрал у меня все три напечатанных экземпляра. И даже заставил выдрать и забрал странички с пометками из рабочего блокнота. Секретность, понимаешь ли!

– Хорошо, давай попробуем восстановить большой материал из этого ошметка, - предлагает Инга.

– Не хочу читать и править этот опус, - раздраженно огрызаюсь я.
– Вообще не желаю к нему прикасаться. Противно, понимаешь?

– Понимаю, - Инга кладет теплую ладошку мне на руку.
– Ну, хорошо, давай я буду читать текст в голос, а ты будешь меня останавливать и вносить поправки.

– Давай, - соглашаюсь вяло. Соглашаюсь не потому, что мне хочется исправить продукт “письмотворчества” глуховцевских помощников, а только потому, что не хочу обидеть отказом Ингу.

Она терпеть не может, когда я впадаю в депрессию и, как Инга говорит, становлюсь похожим на “спящую медузу”. Слава Богу, что рефлексирую по поводу неудач я крайне редко. “Хвост всегда нужно держать пистолетом!” - вот мой жизненный принцип.