Ситки засмеялась и притянула его еще ближе к себе:

— Лесть, Поющий Человек, лесть. Ты практиковался в этом искусстве на здешних огромных женщинах? Смотри, одна из них когда-нибудь рассердится и раздавит тебя.

Бинабик шутливо нахмурился:

— Но я не вижу никого, кроме тебя, Ситкинамук, и так оно было всегда, с тех пор как твои глаза раскрылись передо мной.

Она обняла его и сжала так крепко, как только могла. Потом она отпустила его, повернулась и пошла дальше. Бинабик зашагал рядом, в ногу с ней.

— Ты привезла хорошие новости, — сказал он. — Я беспокоился о наших людях, после того как покинул Озеро голубой глины.

Ситки пожала плечами:

— Мы справимся. Дети Шедды всегда справлялись. Но убедить моих родителей отпустить сюда даже такой небольшой отряд было потруднее, чем вытащить занозу из ноги рассерженного барана.

— Пастырь и Охотница смирились с тем, что все, о чем писал Укекук, — правда. Но неприятности не становятся более приемлемыми оттого, что их признают действительными. Во всяком случае, Джошуа и другие очень благодарны — каждая рука, каждый глаз могут помочь нам. Пастырь и Охотница сделали доброе дело, пусть и без особого желания. — Он помолчал. — И ты тоже сделала доброе дело. Я хотел поблагодарить тебя за твою доброту к Саймону.

Она озадаченно посмотрела на него:

— Что ты хочешь сказать?

— Ты просила его присоединиться к войску канунов. Это много значило для него.

Ситки улыбнулась:

— Но это не было одолжением, возлюбленный мой. Это заслуженная честь. Таков выбор кануков — и не только мой, но и тех людей, которые пришли со мной.

Бинабик удивленно посмотрел на нее:

— Но они же его не знают!

— Некоторые знают. Среди этой сотни есть несколько человек, которые спускались с нами с Сиккихока. Ты, конечно, видел Сненека? Те, кто был у Сиккихока, рассказали остальным. Твой юный друг произвел сильное впечатление на наш народ, возлюбленный.

— Юный Саймон. — Бинабик некоторое время помолчал. — Странно так думать о нем, но я знаю, что ты права.

— Он очень вырос, твой друг, даже с тех пор, как мы расстались у озера. Ты, конечно, заметил это.

— Ты ведь не о росте говоришь? Он всегда был большим, даже для своего народа.

Ситки засмеялась и снова обняла его.

— Нет, конечно нет. Я только хочу сказать, что он теперь выглядит как человек, прошедший Тропой Возмужания.

— У низоземцев нет наших обычаев, любовь моя, но в некотором роде весь прошлый год был для него Тропой Возмужания. И я не думаю, что она уже пройдена до конца. — Бинабик покачал головой, потом осторожно взял ее за руку. — Но тем не менее я был несправедлив к нему, подумав, что ты позвала его по доброте. Он молод и быстро меняется. Я слишком близок к нему и потому, возможно, вижу не так ясно, как ты.

— Ты видишь яснее, чем любой из нас, Бинбиниквегабеник. Вот почему я люблю тебя — и вот еще почему никакая беда не должна коснуться тебя. Я не дала ни секунды покоя моим родителям, пока они не позволили мне быть рядом с тобой и привести к тебе отряд нашего народа.

— Ах, Ситки, — сказал он задумчиво. — В эти ужасные дни тысячи и тысячи самых стойких троллей не могли бы сохранить нас в безопасности — но то, что ты снова со мной, лучше миллиона копий.

— Снова лесть, — засмеялась она. — Но так прекрасно сказанная.

Рука об руку они шли сквозь снег.

Провизии было мало, но дров хватало. В Доме Расставания из бревен был сложен такой высокий костер, что потолок почернел от дыма. В другое время Саймон огорчился бы, видя такую грязь в священном месте ситхи, но сегодня ему казалось, что все правильно, — во времена, бедные надеждой, это был смелый и красивый жест. Он смотрел на круг людей у огня, когда ужин был закончен.

Большинство поселенцев побрели назад к своим спальням — палаткам и пещерам, устав после долгого дня и неожиданного праздника. Некоторые тролли тоже ушли проверить, как устроили их баранов, ибо что, спрашивали они себя, могут низоземцы знать о баранах? Другие отправились в постели — вниз, в пещеры, которые приготовили для них люди принца. Бинабик и Ситки сидели теперь за высоким столом принца и тихо переговаривались. Их лица были гораздо серьезнее, чем у прочих собравшихся, которые весело передавали по кругу бурдюки с драгоценным вином. Саймон на мгновение задумался, потом пошел к сидящим у огня. Леди Воршева оставила стол принца и направилась к двери. Герцогиня Гутрун сопровождала ее, бережно поддерживая, словно мать, приглядывающая за озорным ребенком, но, увидев Саймона, Воршева остановилась. Живот ее уже заметно увеличился.

— Моя леди. Герцогиня. — Он подумал, не следует ли ему поклониться, но потом вспомнил, что обе они видели его потасовку с Джеремией. Он покраснел и низко нагнул голову, чтобы не встретиться с ними взглядом.

Голос Воршевы звучал так, как будто она улыбалась:

— Принц Джошуа говорит, что эти тролли — твои друзья, Саймон, — или я должна называть тебя сир Сеоман?

Еще того не легче. Щеки Саймона пылали.

— Просто Саймон, моя леди, прошу вас.

Герцогиня Гутрун усмехнулась:

— Да поможет тебе Бог, паренек, не надо так смущаться. Воршева, пусть он пойдет и присоединится к остальным. Он молодой человек и хочет остаться допоздна, пить и хвастаться.

Воршева бросила на нее острый взгляд, потом лицо ее смягчилось.

— Я хотела только сказать ему… — Она повернулась к Саймону. — Я хотела бы больше узнать о тебе. Я думала, что странной была наша жизнь, после того как мы ушли из Наглимунда, но когда Джошуа рассказал мне о том, что видел ты… — Она грустно засмеялась и положила руку на живот. — Но хорошо, что благодаря этому мы получили подмогу. Я никогда не видела ничего похожего на этих троллей.