Шрифт:
Утром, разомлевшая от тех нежностей, что ей наговорил Гефест, уходя куда-то по важным делам, и его горячих поцелуев — самая красивая! самая желанная! самая лучшая! — Афродита, улыбаясь сияющей пустоте в голове, бродила по окрестностям владений египетских богов.
Спустившись к ручью, чтобы освежить лицо — ну и жарко же здесь! как бы ни испортилась её безупречная кожа! — она не сразу заметила старика, сидящего у самой воды на камне. Он невинно болтал босыми ногами с узловатыми пальцами, чуть задевая прозрачные струи.
Лишь когда Афродита совершила омовение, и тонкая одежда, намокнув, обрисовала изящные совершенные формы, незнакомец позволил себе привлечь её внимание, закашлявшись.
Афродита вздрогнула и отпрыгнула, инстинктивно прикрыв руками облепленную мокрой тканью грудь.
Старец хохотнул, хрипло и как-то каркающее.
— Что ты, девонька! Меня ль бояться? Прелесть твоя, конечно, велика, но ласкать столь юную особу я могу разве что взором.
Взор этот, правда, был неприятный — выворачивал наизнанку, вспарывал душу. Острый, а не масленый, какими обычно смотрели на неё боги и смертные.
— Кто ты такой вообще? — возмутилась Афродита, задирая тонкий носик.
— Считай, друг или советчик. Тот, кому жалко, что такая красота, как твоя, сгинет, пропадёт.
— И чего это она сгинет? Я в ближайшее время умирать не собираюсь.
— Ты же умная, девонька. Слыхала, наверное, скоро Единый придёт. И тогда всех нынешних богов забудут. А без подпитки людскими воздаяниями, что станет с твоей красотой?
Афродита вздрогнула: ей не хотелось думать — что станет.
— И как же быть? — потеряно произнесла она, опускаясь на камень рядом со старцем.
Дед внимательно заглянул в глаза, а казалось — в самые потаённые уголки души.
— Есть способ, но для этого ты должна пойти за мной сознательно и никому не рассказывать, что виделась здесь со мной сегодня.
Афродита кивнула.
— Тогда приходи сюда завтра, в это же время. Возьми с собой немного вещей, чтобы не вызывать подозрений.
— Хорошо, — покорно согласилась она.
Старик одобрительно похлопал её по спине, встал, сделал шаг назад и… исчез. А с ним — исчезло и наваждение.
Афродита промогалась, прогоняя остатки морока, развернулась и рванула искать Гефеста.
Муж, словно почуяв, что с милой что-то не так, сам мчался навстречу.
Облапил по-медвежьи, прижал к себе:
— Цела! В порядке! — и поцеловал — в золотые локоны, синие глаза, алые уста.
Афродита рассказывала сбивчиво, только теперь понимая, какую жуть нагнал на неё этот старик. Хотя бы тем, что навёл на неё какой-то странный туман, в котором она была готова согласиться на всё. И как хорошо, что он, Гефест, её нашёл и не отдаст никому, не позволит сбежать.
— Конечно, не позволю. Надо будет — золотыми наручниками к кровати прикую.
Её глаза сверкнули от предвкушения, щёки залил румянец, но она сказала:
— А давай, сегодня же! — Теперь уже потемнели и налились желанием глаза Гефеста. — Что-то мне подсказывает: этот старик просто так не остановится. Он будет искать способ заманить меня, утащить в какой-то свой вымороченный мир. Да, пусть золотые наручники скуют меня, держат крепко, чтобы я не могла вырваться и уйти на его зов.
Гефест не заставил себя просить дважды: подхватил Афродиту на руки, утащил в спальню. Сделать золотые наручники да такие, чтобы не ранили нежнейшую кожу любимой жены, оказалось не сложно. А зрелище беззащитной скованной и полностью доверчивой и открытой для него Афродиты, помноженное на осознание того, что она могла ускользнуть от него навсегда, пробудило в боге-кузнице самые низменные инстинкты: никогда прежде он не был с нею так свиреп, так страстен и таким собственником. Засыпая в объятиях мужа, Афродита сказала себе, что эксперимент с наручниками стоило провести на несколько веков раньше. Тогда бы точно не тянуло на всяких Аресов.
Проснувшись утром, Гефест, не отковывая её, бросил:
— Я к Аиду. Кажется, мы кое-что не учли.
И позже, отпуская и разминая ей затёкшие запястья, передал слова Владыки Подземного мира: «Самый страшный враг — тот, кого не принимают в расчёт». И был стократно прав.
А насчёт старика оказалась права она: он действительно звал, манил, уговаривал. Но ей удавалось игнорировать, избегать, не слушать.