Она сваливалась в новые романы — с богами и смертными, провоцировала войны, гасила конфликты — в общем, было чем заняться, чтобы отвлечься.

Это продолжалось долго, пока — в сумасшедшем веке полного безбожия — у старца не нашлось, что предложить ей.

Афродита, наконец, согласилась и заключила сделку. Теперь она уже не боялась его. А если задумка выгорит — то и вовсе будет уважать. А в том, что всё получиться, богиня Любви была уверена на все сто…

_________________________

[1] Девятка главных богов в Древнем Египте, изначально возникшая в городе Гелиополе.

[2] Атум (егип. jtm(w) или tm(w) — завершённый)[1] — бог-демиург в древнеегипетской мифологии, сущность бога солнца Ра, одно из ранних божеств древнеегипетской мифологии.

[3] Эпитет Геры, означающий «устроительница браков»

Афродита резко убирает ладонь, буквально выбрасывая меня из своих воспоминаний.

А я смотрю на неё и не могу прийти в себя, в ушах всё ещё звучат слова, произнесённые голосом Аида: «Самый страшный враг тот, кого не принимают в расчёт». Златокудрую Киприду никто и никогда всерьёз не воспринимал. Да, любовные интриги она плела ловко, мстила зло, унижала качественно, но властных амбиций не демонстрировала. Да и зачем ей? Она и так — властительница дум и умов. Вернее, безумия, имя которому — страсть, похоть, вожделение. Но не любовь, напрасно люди думали, что любовь. Вот только власти и желания трона в ней не проглядывало никогда.

А Геба? О ней я вообще молчу. Кстати, её в комнате уже нет. Как и разлитых по полу следов какого-то варева, которым, видимо, пытались напоить меня.

Интересно, чем тот старик мог купить Сешат?

Сощуриваюсь, надеюсь, недобро и, припустив в голос яда, спрашиваю, хотя почти знаю ответ:

— Что он предложил тебе?

Она хмыкает и вдруг становится как-то старше и злее.

— Разделить с ним власть над новым миром. Миром, которым по-настоящему будет править любовь. Подумай, на Олимпе я всегда была на вторых ролях. Хотя моя суть — одна из самых важных. Но нет! Все считали: глупая Афродита, только и может — длинными ресницами хлопать, губки дуть да ноги перед мужиками раздвигать. А я — не такая. И я всегда ждала и искала настоящую любовь.

Смеюсь:

— Зачем тебе было её искать? Она у тебя всегда под боком — только свистни.

— Ты Гефеста имеешь в виду? — фыркнула Киприда. — О нет, для него я всегда была маленькой сладкой девочкой, которую надо беречь, спасать, холить и лелеять. Он носился со мной, как с хрустальной вазой, но никогда не видел во мне… — она запинается, не зная, как правильно выразиться.

И тогда я подсказываю:

— …богиню!

Я знаю, каково это. Раньше ощущала себя богиней рядом с великим богом — достойной его, ровней ему, как говорили многие.

Но не хочу думать об этом сейчас. Любая мысль о прошлом прицельно бьёт под дых.

— Да, Богиню. Великую Богиню! Для всех на свете — я лишь красивая куколка для утех. А я так больше не хочу. Мне нужен мир, в котором я буду царить единолично.

— И что же — старик так просто тебе уступит трон? Разделит его с тобой?

— Ему не нужен трон, и власть, по сути, тоже. Он тогда правильно представился мне: друг и советчик. Не более. Править он предоставляет молодым.

— Юность и Любовь, — говорю я. — Полагаешь, вы с Гебой справитесь?

— Если не справятся, — звучит тихий, похожий на шелест страниц голос, — я помогу.

Сешат — тонкая, изящная, уставшая, в длинном, в пол, пёстром сарафане и с крупными серьгами-кольцами в ушах — опираясь бедром о комод, смотрит на нас.

Я мотаю головой: потому что это — не укладывается в голове. Сешат! Она-то — разумная, рассудительная, любящая Тота, — она-то как здесь?!

— Афродита, оставь нас.

Надо же, она умеет говорить с повелительными нотками. Вот тебе и тихоня.

Златокудрая куколка вскидывает голову, надменно фыркает (всё-таки ей вредно много общаться с Герой, даже в воспоминаниях!), но, тем не менее, идёт к двери.

Когда Киприда, наконец, покидает комнату, Сешат подходит, садится рядом, берёт за руку, внимательно вглядывается в глаза.

— Считаешь меня предательницей?

— Да, считаю, — честно признаюсь я.

Она грустно улыбается.

— Тебе не понять, что значит быть тенью великого мужа. Приложением к нему. Когда о тебе и вспоминают-то только, если говорят о нём. Ты всегда была равной, с тобой считались, тебе возносили молитвы. У тебя даже были свои тайные мистерии. А я — лишь следовала за Тотом и записывала, записывала, записывала… С тем же успехом он мог таскать за собой письменные принадлежности.

— Нет, это не так. Тот любит тебя. Он сейчас с ног сбивается, ища способы вытащить тебя отсюда.

Она улыбается ещё печальнее.

— Вот видишь, он снова думает только о себе. О том, что потерял тень. Он не спросил, хочу ли я вернуться и чего я хочу вообще… Представляешь, ни разу за века, проведённые вместе.

— А чего ты хотела? — всё-таки она слишком дорога мне, чтобы по-настоящему на неё злиться или обижаться.

Сешат пожимает узкими смуглыми плечами и говорит тихо, глядя куда-то в стену: