Или не потеряла? Недаром же Гермес всегда числился лучшим вором всея Олимпа.

Прежде я считала это украшение символом своего семейного счастья. И оно, по сути, им и было. Огонь Гестии горел в домашнем очаге, и в нашей подземной семье царили лад и понимание. Но вот у меня украли его — украли моё счастье. Разрушили привычный мир. А я этого не прощаю.

Эй, Гермес, ты, кажется, не учёл, что я не собираюсь исчезать. И не знаешь, что теперь мне есть, кого защищать — за своё дитя я буду бороться до конца, учти.

Я решительно защёлкиваю застёжку кулона на шее и выхожу из комнаты. Гермес ждёт меня в коридоре, опираясь о стену.

При моём появлении даже присвистывает:

— И всё-то ты хорошеешь.

Я улыбаюсь, надеюсь, что плотоядно, и протягиваю ему руку. Он галантно целует, потом притягивает к себе, и пространство вокруг нас закручивается в вихри, как всегда, при перемещении.

Мы оказываемся в неком филиале Звёздного Чертога. Прямо… посреди усыпанный звёздами космической тьмы красуется накрытый на двоих столик. Играет музыка. Мой любимый смертный композитор — Моцарт. Его мелодии всегда полны солнца.

— Прошу, — с изящным полупоклоном приглашает Гермес, и я шествую к столу.

В бокалах искрится шампанское, в вазе — исходятся ароматом сочные фрукты.

Я обнимаю пальцами тонкую ножку, поднимаю сосуд вверх.

— За что пьём? — получается говорить игриво, хотя внутри всё бурлит, как пузырьки в шампанском.

— За возможности! — пафосно провозглашает Гермес.

Отхлёбываю искристого напитка, смакую, ставлю на стол и, прищурившись, спрашиваю:

— Этим он тебя купил? Тот старик…

Гермес усмехается:

— Он не покупал. Я сам его нашёл и предложил сделку. Мне нужен был опыт и мудрость, ему — ловкость и умение проворачивать дела. У нас — взаимовыгодное сотрудничество.

— И всё-таки… какая выгода именно тебе? Ты же получается у него кто-то вроде офис-менеджера.

— Возможность творить, Кора. Чувствовать себя богом по-настоящему. Ведь нет бога без творения. — Встаёт, протягивает мне руку. — Идём.

И я покорно отправляюсь за ним, потому что заинтригована донельзя.

Мы останавливаемся у парапета, который я даже не заметила слегка. Нас почти ощутимо охватывает безграничность вселенной. Я на миг даже задыхаюсь. Каждый раз вид просторов космоса повергает меня почти в детский восторг. Даже орхидеи в мамином саду не вызывали таких чувств.

— Смотри, я могу создавать.

Он поводит рукой — далеко впереди вспыхивает сверхновая.

— Мириады миров, миллионы галактик, целые вселенные, Кора. Я теперь — Предвечный Демиург. Я понял тайну и смысл великого делания.

Он берёт меня за руку, смотрит в глаза — пристально и странно, они влажно поблёскивают в неровном мерцании звёзд:

— Что он мог дать тебе? Ужас подземелья? Тьму и холод? Уродов и чудовищ в свиту? Кора! Ты рождена, повелевать мирами. Я положу вселенные к твоим ногам, Кора. Только скажи. Одно твоё слово.

Он замирает, ожидая.

Замираю и я, чувствуя, как кипит внутри гнев, как темнеет кожа, как удлиняются ногти.

Плети выстреливают и обвивают его, прежде чем он успевает что-то понять. Держат крепко, душат надёжно. Вот, уже хрипит и пытается избавиться от них.

Нет, всё, хватит. Теперь вопросы буду задавать я.

И, нависая над ним, отражаясь чудовищем в широко распахнутых глазах, я, как он и хотел, говорю одно лишь слово:

— Правду!

Одно я знаю точно — моя война будет честной.

… когда он засмеялся — мягко, чуть ехидно, бархатисто — у Персефоны по телу разбежались мурашки. До чего приятный и волнующий смех у её невозможного мужа. И удивительно успокаивающий — вот уже и тревоги, мучившие душу, отступили.

Персефона вздохнула и склонила голову на плечо Аиду, поудобнее устраиваясь в кольце сильных рук. Теперь она надёжно защищена от всех чудовищ, включая саму себя.

— Восхитительно! — прокомментировал Аид её последние слова, поцеловав в чистый высокий лоб. — Теперь я буду знать, к кому следует обращаться, если мне на допросе слишком несговорчивый пленник попадётся!

Он нежно, но крепко держал Персефону на руках, прижимая её хрупкое тело к своему — большому, горячему и словно вытесанному из камня. За мужем, как за каменной стеной, — именно так она себя сейчас чувствовала.