Наверное, наступил тот момент, когда мне стало совершенно плевать, что обо мне подумают не просто окружающие, а сам Бестужев. Мне хватило нескольких секунд, чтобы усесться поудобнее и, не задумываясь о чистоте рук, потянуться к крокембушу. Безостановочно я ела его до тех пор, пока Глеб не подал мне бутылку с морсом.

— Спасибо, — еле слышно произнесла я, отпивая кислый напиток.

Бестужев вместо ответа отворачивается от меня и устремляет свой взгляд на пруд. Срывает травинку и принимается ее посасывать. Вместо того, чтобы присоединиться ко мне и полакомиться сладким — он жует траву. Странный он. Пожалуй, это единственное, что крутится у меня на языке. И совершенно не привычно видеть его таким. Одомашненным. Тоже мне одомашненный, скотина он что ли? Домашний, а не одомашненный. А хотя какая к черту разница? Я не преподавательница русского языка, мысленно его можно называть как угодно. И рассматривать его можно сейчас тоже сколько угодно. В отличие от Сережи, Бестужев не является обладателем мощного плечевого пояса. Сережа — крепыш, но и не выглядит перекачанным. Глеб — совершенно другой. Но стоит признать, что несмотря на более худощавое телосложение, Бестужев вполне себе прокачан. По крайней мере, мышцы рук. И вены. Никогда не замечала, что у него такие дорожки вен на предплечьях. Хотя, как я могла это замечать, если он никогда и не носил при мне такую одежду. Совершенно не представляю Бестужева в спортивном зале. Вот Сережу — да. Сотни раз видела его отжимающегося, бегающего и не только. А вот этого мужчину — хоть убей не могу представить. Я не знаю зачем я вообще сравниваю его с Сережей, бред какой-то.

— Только не ешь много за один раз, — вдруг произносит Глеб, повернувшись ко мне лицом. — Оставь на пару дней. Я не жадничаю, просто нельзя так много за раз. Тем более тебе.

— Я тебе тогда соврала, — произношу я после мимолетной паузы, сама того не ожидая.

— Ты о чем?

— Когда ты меня спросил в сообщении понравился ли мне крокембуш. Ну который принес курьер, — поясняю как дурочка, хотя Бестужев и без того все понял. — Я сказала тебе, что выбросила его. На самом же деле я его съела. Причем весь. На следующий день, правда, немного доела. Не думала, что в меня может столько влезть. Я как многие девчонки желудок не растягивала и рвоту не вызывала. Думала, что поголодаю несколько дней после и все останется незамеченным. Но мало того, что Марта пришла ко мне не предупреждая, так мне еще и плохо стало. Жуть как плохо. Пришлось ехать в больницу.

Вместо ответа Бестужев кивает. Просто кивает, закусывая губу. Да уж.

— Для тебя это не новость, да?

— Не новость. Надо учиться на своих ошибках, Соня. Удовольствие лучше растягивать и ни в коем случае нельзя себя его лишать. В твоем случае — это показательный пример. Еда— самый простой способ его получить, ну есть еще один способ, с которым ты пока не знакома. В туалет не хочешь? — резко переводит тему.

— Вот обязательно надо было это сейчас говорить?! Даже если да — я в состоянии контролировать свои сфинктеры!

— Контроль — это всегда хорошо. Но терпеть — плохо. Мы все организуем, Варя поможет, если хочешь.

— Давай закроем тему туалета, если не хочешь, чтобы я тебя словесно пропоносила. Понял?! — раздраженно бросаю я.

— Дело в том, что туалетная тема не раскрыта. А надо бы ее раскрыть полностью.

— Ты больной, Глеб. Вот реально. И, кстати, Варя очень активно занята общением с твоим водителем. Так что ей точно не до меня и моих физиологических потребностей.

— Во-первых, Варя — наемный рабочий. При невыполнении своих прямых обязанностей будет уволена. А пока — она ничего не нарушила. Всего лишь подсознательно тянется к мужчине. Это правильно. Женщина не должна быть одна. Никто в принципе не должен быть один. Женщина создана для мужчины или мужчина для женщины. Суть одна.

— А во-вторых? Ты не договорил, — уточняю я. — Было только, во-первых.

— А во-вторых, в тебе говорит зависть из-за полного неудовлетворения, в том числе и сексуального. Тебе нравится Варя как человек и помощница, как бы ты ни старалась показать обратное, но сейчас ты ей подсознательно завидуешь. Кстати, не сочти за наглость, ты вообще делаешь себе хоть иногда приятно? Я не про еду сейчас, если ты не поняла.

— А ты вообще кто такой, чтобы задавать мне такие вопросы? — лакомиться десертом, в том числе и вообще вести светские беседы как-то резко расхотелось. Это даже не наглость, это хуже. Бесстыжая скотина.

— Не воспринимай этот вопрос в штыки. Все это делают, Соня, это нормально, физиология — не более того. И обсуждать это тоже нормально.

— Может быть так и есть, — зло бросаю я, хватая салфетки со столика. — Только обсуждают это явно с кем-то близким.

— Правильно. Только ни подруги, ни старшей сестры у тебя нет. Мизинец даю на отсечение, что с Варей ты тоже такие вопросы не обсуждаешь. Хочешь, но боишься. Вот он я, можешь обсудить со мной.

— Да пошел ты.

— И мы, конечно же, едем домой, — не спрашивает — утверждает, вставая с места. — Хотя, что это я в самом деле — все, что касается интима, будет только поле брака. О как старомодно, но что-то в этом есть, — сказал и сам же усмехнулся, закусывая губу. — Ну что, София Викторовна, на ручки пойдешь?

— Я хочу свое кресло.

— Значит на ручки. Чур не брыкаться, тебя же все-таки понесу, — наклоняется ко мне и подхватывает на руки. — Да обними ты уже меня, не обожжешься.

Мало того, что Бестужев не ушел из нашего дома, когда завез меня, он еще и ошивался там до самого вечера. Дико раздражало то, что он считает себя королем в чужом доме. Даже Даша как-то приуныла, о папе говорить не приходится. Трус. За два дня мог бы прийти ко мне и хоть что-то сказать. Видимо, за поздним ужином, на котором Бестужев фактически заставил меня присутствовать, папа и поймал на себе мои злобные взгляды, раз позвал в кабинет. И молчит. Тупо молчит!

– Я понимаю, что тебе это трудно сейчас понять, но, Сонь, так будет лучше.

— Два года назад было лучше, потому что это принесло бы тебе прибыль и сейчас опять вдруг лучше?

— Да, Соня, лучше.

— Да что лучше?! Для кого? Я же не кукла, которую можно отдать, потому что у нее сломались ноги.

— Да причем тут твои ноги? Если бы ты сейчас была по-прежнему успешной моделью, я бы все равно просил тебя об этом.

— Просил! Просил, папа. А ты не просишь, ты даже не ставишь перед фактом, это делает Бестужев. Не находишь, что это как-то… погано выглядит?