— Т-ш-ш, — прикладывает палец к моим губам и тут же наклоняется к моему уху. — Я тебя не трону, не бойся, — хрипло шепчет мне в шею, едва касаясь губами. Отстраняется от моего лица и проводит рукой по моим волосам. — Я приходил сегодня не с целью тебя разозлить или поссориться.

— А с какой же?

— Хотел проведать тебя, перед тем как уеду. У меня в восемь утра самолет, — чуть усмехается, и тут я понимаю, что с ним что-то не так. И едва уловимый запах алкоголя это только подтверждает. — Я надолго. На недели три, не меньше. Заставить тебя что-либо делать в свое отсутствие — я не могу. Только помни, если ты сама не будешь заниматься, то ничего и не изменится. Под лежачий камень… ну сама знаешь.

Вновь тянется к моему лицу и замирает, находясь в сантиметре от моих губ, а потом резко отстраняется. Встает с кровати и выключает ночник. Что это вообще сейчас было?

— И, пожалуйста, отвечай на мои звонки, — едва слышно шепчет Глеб у самой двери. — Или сообщения, — добавляет он и прикрывает за собой дверь.

— Так ты никогда не встанешь, София, — слышу рядом с собой до омерзения звонкий голос Саши. Самая настоящая сирена. Даже смысл ее слов сейчас так не раздражает как звонкий и очень… очень-очень громкий голос. Была бы моя воля, заклеила бы ее рот скотчем.

Зажмуриваю глаза, пытаясь в очередной раз скрыться от яркого света и справиться с давящей болью в голове, но ничего не помогает. Впиваю до боли ногти в собственные ладони, чтобы одна боль перекрыла другую, но это совершенно не отвлекает. Не могу ни на чем сконцентрироваться. Просто не могу. Не получается.

— Вот зачем твоим родственникам тратить на тебя такие деньги, если у тебя нет никакого желания что-либо делать?

— Не могу.

— Что ты не можешь?! Почему еще не так давно могла, а сейчас нет? Лень поднять жопу, так и скажи.

— Не смей так со мной разговаривать.

— А то что? Скажешь, чтобы меня уволили? Вперед и с песней.

— Я знаю, что ты делаешь. Но это со мной так не сработает. Ты не вызовешь во мне злость на саму себя, это не лень и не нежелание. Это… это другое, — открываю глаза, рассматривая нависающую надо мной Сашу.

— Что?

— Ты не поймешь. Не надо нависать надо мной. Давай закончим на сегодня занятия.

— Да мы с тобой и не начинали. Ты действительно думаешь, что жалкие получасовые попытки называются занятием?!

— Я не знаю. Я хочу в свою спальню.

— Нет, — жестко произносит она. — Не хочешь сама — давай с тренажером, хотя бы час. Потом массаж и забирайся в свое логово.

— Я не могу.

— Да что ты повторяешь как попугай?! — кричит еще громче. — Почему не можешь? Что-то болит? Тогда скажи что.

— Ничего не болит, — качаю головой. — Просто нет настроения, — тихо произношу я, разглядывая нахмуренную Сашу. Что Варя, что она — этакие далеко не хрупкие представительницы прекрасного пола. Мне такие и нужны, но сейчас плечи моего инструктора меня пугают. Это же самый настоящий мужик, который в данную минуту хочет меня прибить. Блин, она точно крупнее Бестужева. И она зла. Я это понимаю. На ее месте я бы как минимум дала мне щелбан. Только ничего не могу с собой поделать из-за очередного трехдневного марафона головной боли. Я — вымотана. Правда, к чему лукавить — не только из-за головы.

— Даю минуту на то, чтобы ты подобрала свои сопли и слюни, я включаю тренажер.

— Включай, — соглашаюсь я, чтобы поскорее от меня отстала.

А сама понимаю, что через эту самую минуту, когда за меня начнет работать тренажер, моя голова окончательно выйдет из строя. Любое движение сейчас дается с диким трудом. Хотя, если призадуматься, на кой черт мне вообще эта голова? В последние дни я не против отрубиться насовсем. Я — не ясновидящая, но почему-то уверена на сто процентов, что и сегодня Сережа не придет. Нет у меня больше пятниц. Нет.

— Я не вижу, что ты подобрала сопли и слюни.

— Подобрала. Я готова.

Пытаюсь сжать руку, но ничего не получается. Я ее не чувствую. Просто не чувствую! Мысленно приказываю мозгу хоть как-то среагировать, ну есть же в нем эта двигательная кора! Я же читала. Она есть. Ноги не слушаются, но ведь руки должны! Но ничего — ноль реакции. Впиваю ногти здоровой руки во все участки, бью со всей силы, но по-прежнему ничего. Ни капельки не больно и рука все так же недвижима. По ощущениям она не холодная, но совершенно не двигается. Ничего не чувствую. По телу пробегает холодная дрожь, горло сковывает удушливой волной от осознания, что то, чего я так боялась — пришло. Опухоль сдавила этот самый двигательный центр и руку парализовало. Противный ком в горле не дает ни вздохнуть, ни выдохнуть. И очень, очень страшно открыть глаза. Может быть я уже ослепла? Мысленно начинаю отсчет до десяти, и, запнувшись на девятке, все же открываю глаза.

— Вижу, — облегченно выдыхаю я.

Усмехаюсь в голос, когда понимаю, что это сон и меня не парализовало, я просто отлежала руку! Очень сильно отлежала. Настолько, что я с трудом ее чувствую. Но я знаю это ощущение и впервые оно меня радует. Одно из самых неприятных ощущений сейчас меня реально радует! Да, колет, жжет, но рука постепенно отходит. Я просто заснула и отлежала руку, Господи…

Смеялась я недолго, ровно до того момента, пока не осознала, что завтра или послезавтра у меня реально могут отняться руки. Я же понимаю, что в голове есть что-то нехорошее. И пусть сейчас она немного отошла и свет почти не раздражает, но ведь понимаю — это ненадолго. Нет, я так не хочу жить. Закрываю глаза, пытаясь в очередной раз унять жгучие слезы. Когда же вы уже закончитесь, а?!