Шрифт:
– Браво, ты гений!
– Мы присутствуем при революции в языке, – доверительно объявляет мне Бло. – Сейчас идет сокращение. Завтра мы все будем изъясняться звукоподражательными словами! Надо только не отставать от этой тенденции.
– Верно, – соглашаюсь я, – будущее за молчанием! Если бы я занимался кинобизнесом, поспешил бы изобрести немое кино! На этом можно сделать целое состояние!
Мы открываем последнюю дверь и оказываемся лицом к лицу с парнем, сидящим без пиджака, в одной рубашке, и пытающимся одновременно пить пиво, лапать секретаршу, говорить по телефону жене, что задержится на работе, и читать последний номер «Пари-матч».
Наше появление его нисколько не смущает, и он не торопится прекращать свои многочисленные дела.
Наконец, отложив «Матч», положив трубку, осушив бутылку и вытащив руку из-под юбки девицы, он с радушным видом поворачивается к нам.
– Ну надо же! – восклицает он. – Знаменитый комиссар Сан-Антонио!
Он протягивает мне руку.
– Вы меня знаете? – удивленно спрашиваю я.
– Кто же в прессе вас не знает? Ларут поворачивается к Бло:
– Он еще и скромняга! Ну как, комиссар, читали наш последний выпуск? У меня есть кое-что новенькое.
– Знаю. Потому-то я и пришел к вам...
– Слушаю вас...
Он сцепляет руки на животе и кладет ноги на стол на американский манер.
– Это письмо придумал я, – сообщаю я ему, указывая на первую страницу брехаловки.
Его рожа становится такой страшной, что затмила бы самого Квазимодо!
– Что?!
– Да... Мне нужна ваша помощь, чтобы получить результат. Это дело – темный лес, и приходится углубляться в него с фонарем!
– Почему вы не предупредили меня заранее?
– Потому что вы могли отказаться... А потом, если бы я посвятил вас в секрет, ваша статья никогда бы не получилась такой натуральной и убедительной...
Он приходит в себя от изумления.
– Вы хитрец, Сан-Антонио.
– Я несчастный полицейский, не знающий, с какого конца взяться за дело, вот и все!
Ларут отпускает секретаршу взмахом той самой руки, что заставляла ее трепетать, и отбрасывает назад свою пышную шевелюру. Именно в эту секунду начинает трещать телефон. Он снимает трубку, уверяет, что это не месье Лазарефф, и советует собеседнику пошире открыть газовый кран, чтобы больше не надоедать согражданам. Затем орет на телефонистку, которая должна была знать, что он ушел из редакции больше часа назад.
– Может быть, теперь мы сможем поговорить, – вздыхает он. – Я вас слушаю.
Я, как добрый парень, выкладываю ему всю правду; рассказываю обо всем: о неофициальном расследовании, порученном мне Стариком, о том, в какой пустоте мы барахтаемся, и о прорыве нарыва, который я пытаюсь вызвать, насторожив убийцу.
– В общем, – говорит он, – вы хотите заставить убийцу поверить, что существует свидетель. Вы надеетесь, что он попытается убрать эту фиктивную Маргариту?
– Именно так!
– И чего конкретно вы хотите от меня?
– Чтобы вы опубликовали в завтрашнем номере статью, в которой расскажете, что Маргарита запросила сто тысяч франков за свой рассказ. Она требует выслать половину этой суммы до востребования в почтовое отделение на улице Ла Тремойль... Сразу, по получении аванса, она назначит вам встречу, чтобы сделать обещанное признание...
Он кивает и секунду смотрит на меня насмешливым взглядом.
– Да, понимаю... Но хотел бы знать, зачем вы обратились ко мне, если организовали эту операцию втихую?
– Я собирался попросить какую-нибудь женщину позвонить вам, но побоялся, что вы раз в кои-то веки можете сохранить дело в тайне... Вы могли умолчать об этих переговорах, а мне нужно, чтобы о них было всем известно.
– Не боитесь, что вмешаются ваши коллеги?
– Нет, я их предупредил, что это шутка. Они и пальцем не шевельнут! Ларут, исход дела находится на кончике вашей авторучки. Если вы мне поможете, то получите право на отличный материал, даю слово.
Я с тревогой смотрю на него.
– Естественно, я помогу вам, Сан-Антонио. Я просто думал, что у вас феноменальная наглость...
– Знаю. Это последствие плохо вылеченной кори...
– Выпьем по стаканчику?
Кажется, всех журналистов мучает жажда.
– В другой раз. Меня ждут в машине. Значит, я могу на вас рассчитывать?
– Можете. Давайте пять!
Над столом поднимается пятерня, служащая ему для того, чтобы расстегивать на дамах лифчики. Я ее пожимаю и отваливаю, незаметно прихватив конверт с печатью газеты.