Я остановилась как вкопанная, покачиваясь на месте, и уставилась на неё.

Она сделала то же самое. Выражение её лица таяло — от оскаленных зубов до приоткрытых губ, от глаз, полных ярости и слёз.

— T'u has crecido, — сказала она дрожащим высоким голосом. Она шагнула ближе ко мне и заморгала, отчего по её лицу потекли слёзы. — Ой, ой, ой. Такая... красивая. (прим. переводчика: с испанского: Ты выросла)

Я шагнула назад, желудок скрутило, череп просел, зрение вспыхнуло.

— Нет.

Я подняла нож. Она вздрогнула, но продолжала двигаться, сокращая расстояние между нами крошечными шаркающими шагами.

— Mija, — пропела она, протягивая ко мне свои грязные, сломанные ногти. (прим. переводчика: с испанского: Дочка)

Я не могла пошевелиться. Я была парализована болью внутри и снаружи, которая заставляла меня видеть красное и чёрное, мягкие руки и вьющиеся волосы, грустную улыбку и золотисто-карие глаза, теперь уже потускневшие от чужой души.

— Нет, нетнетнет, — промямлила я, отступая назад.

— Лила, — прошептала Мазикин.

— Нет! — закричала я, прыгая на неё — Ты не знаешь меня!

Я сильно ударила её, но была в отчаянии и потеряла равновесие. Она толкнула меня в сторону, и я врезалась в ствол дерева, вскрикнув, моя сломанная рука приняла мой вес на себя. Нож выпал из рук, и всё моё тело содрогнулось от боли. Сгорбившись, я обернулась и увидела, как она быстро отступает назад, оглядываясь, ища пути к отступлению.

Она поманила меня рукой.

— Пойдём, — сказала она. — Пойдём. Ven conmigo. Лила.

Порыв ветра снова откинул волосы с её лица, обнажив впалые щёки, морщинистую и обвисшую кожу, усталую и измученную. Но эти золотисто-карие глаза... я знала их.

Я видела их каждый день. Всякий раз, когда смотрела в зеркало.

Краем глаза я заметила, как ещё одна фигура ступила на траву, освещённую яркой луной.

Генри поднял арбалет и прицелился.

В мою маму. 

Казалось, прошла вечность, а по факту всё произошло крайне быстро. В голове у меня крутился старый фильм, а из колодца времени всплывали воспоминания: она прижимает к моей груди голубого плюшевого мишку и укутывает меня потрёпанным одеялом. Она поёт песню, слишком раздражительную, чтобы я смогла заснуть. Она позволяет слезам скатиться по её лицу в темноте, и они падают горячими каплями на мои щёки, заставив меня думать, что идёт дождь.

Я двигалась инстинктивно, полностью подчиняясь импульсу и без всякой мысли, бросилась перед ней. Мазикин внутри неё наблюдал за происходящим широко раскрытыми янтарными глазами, открыв рот и подняв руки, чтобы защититься. Стрела прошла сквозь меня, как будто я была воздухом, проколов меня, как воздушный шар из кожи. Земля подхватила меня. В моём перекосившемся мире я наблюдала, как она сбегает на двух ногах, а затем бросается вперёд и переходит на четвероногий галоп, который унёс её вверх по холму и скрыл из виду.

Я закрыла глаза, утопая в едкой боли, вдыхая её тошнотворными глотками.

— Капитан! Чёрт побери, — выпалил Генри, подойдя ко мне. — Чёрт возьми.

— Прости, — сказала я писклявым и тихим голосом. Я прозвучала как ребёнок.

— Эта Мазикинша была у меня на мушке. И вот ты... — он испустил длинную череду проклятий.

— В живых остался кто-то? Есть кто-то, кого мы можем взять с собой?

Я судорожно вздохнула, чувствуя себя сонной и глупой. Половина тела пылала в огне, а другую часть сковало льдом.

— Ты спятила? — закричал он. — Забудь о пленнике, капитан. Я должен вытащить тебя отсюда до приезда полиции!

Сирена расколола ночь, заставив меня действовать.

— Тогда забирай свои стрелы, Генри. И мой нож... у дерева. Не оставь ни одного из них в живых. Добей каждого раненного Мазикина, но убедись что это Мазикин по запаху, прежде чем прикончить. Иди.

Генри исчез из поля моего зрения, казалось, навсегда, оставив меня в море потрясения, в окружении полнейшего разрушения. А потом он вернулся. Он наклонился надо мной и положил мою сломанную левую руку мне на живот, вырывая стон из моих стиснутых зубов. Арбалетная стрела торчала из моей груди чуть ниже левого плеча.

— Ты можешь её вытащить? — ахнула я. Я была уверена, что вся боль закончится, если он вытащит стрелу. — Убери её. Пожалуйста.

Он не ответил, просто накинул на меня одеяло и поднял с земли. Он оказался удивительно сильным для такого худого человека. Он крепко прижал меня к груди и понёс прочь от лагеря. Вдалеке завыли сирены, приближаясь к ночлежке. Генри бросился бежать, уверяя меня, что я умру при следующем его шаге.

Спустя миллион лет открылась дверь машины, и меня положили на заднее сиденье нашего "Тауруса", пахнущего крекерами для животных и соком.