Около полуночи я присоединилась к Генри в палатке, держа фонарик направленным на его ноги, а не на лицо. Он сидел в темноте, небрежно прилаживая болты с железными наконечниками к длинному узкому арбалету, собранному из мешанины деталей, которые он носил в своём рюкзаке.

— Я ничего не слышу из-за этого шума, — пожаловался он. — Я ненавижу этот шум.

— Знаю. Я тоже. Мне нужно вернуться и быть начеку, но...

Мне было неприятно это признавать, но я замёрзла.

— Ох, я забыл, — сказал он. Он вытащил из рюкзака пару тяжёлых чёрных перчаток и, усмехнувшись, протянул их мне. — "Не забудь отдать их капитану, — сказал он мне. Его имитация акцента Малачи была уморительно плохой. — Она о них и не вспомнит", — он кивнул на мои голые руки с красными пальцами, сжимающие фонарик. — Наверное, он был прав.

Я медленно села, поставила фонарик между нами и взяла у него перчатки. Они были кожаные, с подкладкой из мягкого толстого флиса. Я надела их на руки и вздохнула. Они идеально подошли мне. Я не была уверена, что заставило меня чувствовать себя теплее, сами перчатки или тот факт, что Малачи подумал о том, что я буду здесь, на холоде. Жаль, что он не дал их мне лично.

— Капитан, ты говорила с ним о том, что произошло? Я имею в виду, в гнезде.

Я пристально посмотрела на Генри, пытаясь прочесть выражение его лица в почти полной темноте.

— Нет, с того самого дня, как это случилось.

Прямо перед тем, как он вырвал мне сердце.

Генри почесал пятнышко на шее.

— Ну... думаю, он воспринял это довольно тяжело. Сомневаюсь, что он хорошо спит. Всегда, когда мы возвращаемся из патруля, он проводит на ногах все часы, тренируясь в подвале. А когда он всё-таки засыпает... — он покачал головой. — Может быть, мне не следовало тебе этого говорить.

Я сдерживала свои эмоции, хотя в груди у меня отчаянно болело.

— Моя работа помогать ему, Генри.

Он кивнул и осторожно посмотрел на меня.

— Думаю, ему просто снились кошмары, вот и всё.

Я обхватила руками колени, свернувшись калачиком вокруг раны, причинённой болью Малачи.

— Я попытаюсь поговорить с ним.

Попробую стать ключевой в нашем разговоре.

Генри пожал плечами и вытащил из рюкзака заплесневелое одеяло.

— Теперь моя очередь патрулировать.

— Где ты будешь?

— Скрытое место с хорошо простреливаемым видом на тропинку, ведущую к этой палатке. Мы так обычно делали в Пустоши, — он сморщил лоб, словно воспоминание ударило его в бок. — Там никогда не было безопасно, но мы могли защитить друг друга.

— Мы? — я встретилась с ним взглядом. — У тебя был напарник?

— Да, — сказал он напряжённым голосом. — И нам было хорошо вместе. Я не хотел оставлять его.

То, как он говорил об этом, боль в его глазах... Мне показалось, что там таилось нечто большее, чем просто профессиональные отношения.

— А у тебя был выбор? Ну, отправляться ли сюда, я имею в виду.

Генри склонил голову.

— Я полагаю, что выбор есть всегда, но мне показалось, что я не должен был отказываться от этого шанса. Как только я закончу здесь, то вернусь за ним.

— Ты хочешь вернуться в Пустошь?

— Если придётся. Наверное, я надеялся, что если хорошо выслужусь на этом задании, то смогу заслужить доверие Судьи, и возможно, этого будет достаточно, чтобы вытащить Сашу, даже если мне придётся остаться, — он смущённо посмотрел на меня. — Наверное, это звучит глупо для тебя.

— Нисколько. Это вполне логично, — я заговорила сквозь комок в горле. — Давай покончим с этим, чтобы ты смог снова найти его.

Его мерцающая улыбка нашептала слова благодарности. Он натянул лыжную маску на лицо, прижал арбалет к телу и завернулся в одеяло, как в плащ.

— Ты можешь отдохнуть. Я буду недалеко.

Я укрылась вонючим спальным мешком, оставив его расстёгнутым на случай, если мне придётся спешно выбираться. Я выключила фонарик и лежала в темноте, думая о Генри. Его положение напомнило мне Анну и Такеши, которые осмелились влюбиться в тёмном городе и которые были трагически разлучены, когда телом Такеши завладел Мазикин. Я надеялась, что Анна сейчас была в Элизиуме, и они снова нашли друг друга, но теперь я вынесла урок, что отдать своё сердце другому Стражу — это просто попросить раздавить его вдребезги.

Чтобы вернуть свои мысли в нужное русло, я потренировалась вытаскивать ножи из ножен и наносить удары невидимому нападающему. Сегодня днём я не носила перчаток, поэтому мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к ощущению, что мои пальцы стали толще и менее чувствительны — защищены, но не так проворны. Работая, я не могла сдержать маленькую искорку гордости, когда думала о том, что узнала, и как быстро я это усвоила.

Я перевернулась, морщась от ощущения гравия в нашем тонком, заплесневелом коврике, всё ещё перебирая рукоятки ножей, лежащих в кобуре у моего тела. Я вздрогнула от отдаленного звука, внезапного и высокого. Крик? Или это был просто ещё один шум уличного движения? Прежде чем я сообразила, что к чему, свистящий смех всего в нескольких футах от палатки выдернул меня из спального мешка. Я низко пригнулась в чернильной темноте, принюхиваясь к воздуху, стараясь услышать хоть что-нибудь, кроме белого шума уличного движения. Через несколько секунд я услышала это снова.