Мы съели почти всю пиццу, остатки убрали в холодильник, а потом вместе завалились на узкий диван и читали одну на двоих книгу почти до пяти утра, пока у меня не поднялась температура до критической отметки.

Меня уложили обратно в кровать, всадили в ягодицу укол, а потом поставили капельницу. Ольшанский сидел на стуле, но руки положил на кровать, а на них устроил голову.

— Игра в четверг, ты говорила?

— Ну да, — отозвалась сипло. Глаза слезились из-за высокой температуры. — Но я хотела поправиться уже в среду. Если буду пропускать учёбу, могут сообщить тренеру.

Ольшанский понимающе кивнул.

— Тогда спи и набирайся сил. Может, к вечеру уже станет лучше.

— Надеюсь… — вздохнула и закрыла глаза, почувствовав, что рядом проминается кровать, а меня бережно обнимают, просовывая под голову руку, на сопротивление сил уже не было. К тому же Ольшанский прохладный…

Утро принесло облегчение. Медленно распахнула веки, ощущая себя практически здоровой. Слабость никуда не делась, но по крайней мере, я уже не чувствую себя так, словно померла, а меня подняли из могилы.

Рядом кто-то завозился. Повернула голову и недоумённо вскинула бровь.

— Ольшанский? — прохрипела вслух. — Какого… — воспоминание накрыло внезапно.

Уронила голову обратно на подушку и опустила руку на лоб.

Чёрт… я не должна была допускать подобное. Нужно было прогнать его. Держать на расстоянии. С каждым днём между нами, словно стирается невидимая грань, обозначающая наши фиктивные отношения. Я уже перестаю понимать где заканчивается ложь и начинается правда.

Но есть и плюсы. Раз стала соображать и проводить самоанализ, значит иду на поправку.

Попыталась скинуть руку Ольшанского, но этот невыносимый мажор притянул меня обратно, ещё и ногу на меня закинул. Я оказалась придавлена к кровати намертво.

— Эй, сбавь обороты, — вымолвила сипло.

Сердце непривычно быстро забилось, заставив меня напрячься. Я не настолько идиотка, чтобы не понимать реакции собственного тела. Вопрос в другом: с чего? Это же Ольшанский. В том смысле, это же Ольшанский!

Человек, который не гнушается однодневных связей, вечно скучающий придурок, придумывающий себе развлечения на ровном месте. Я знаю его почти два года, знаю лучше, чем облупленного.

Нашу компанию из пяти человек, включая меня, он воспринимал по-свойски и никогда не пытался казаться перед нами лучше, чем он есть.

И я была уверена, этот человек вряд ли изменится. Он ведь даже одолжил у друга девушку, только бы отец не отнял его свободу. Жениться? Нет. Это не про него.

Но последнее время, это какой-то незнакомый мне Ольшанский…

Дверь палаты распахнулась, являя врача. Повернула к нему голову и натянуто улыбнулась, собираясь поздороваться, как следом вошёл мэр.

Твою же… Пихнула Ольшанского локтем в бок, процедив:

— Просыпайся, милый… твой папа пришёл.

Мэр усмехнулся, пересёк помещение и поставил на стол корзину с фруктами.

— Я пришёл лично убедиться, что твоё выздоровление идёт успешно. Утром мне сообщили, что ночью снова была высокая температура, но сейчас вижу, что всё хорошо.

— Простите… — пролепетала, пытаясь спихнуть с себя мажора. Представляю какой у меня вид.

— Ещё пять минут… — сонно пробормотал Яр, укладывая меня обратно.

Не выдержав стыда, вытащила из-под головы подушку и шлёпнула ею мажора.

— Да встань ты уже! — повернулась к мэру и виновато улыбнулась. — Владимир Олегович, спасибо за заботу, чувствую себя почти отлично. Как только смогу, я верну вам средства, затраченные на меня…

— Ну что за женщина? — Ольшанский резко сел, недовольно взглянув на меня, и взъерошил волосы. — Пап, не слушай, она бредит.

Мэр усмехнулся.

— Чтобы следующий поход без купаний. Поняли?

— Так точно… — отозвались нестройным хором и, переглянувшись, улыбнулись друг другу.

— Ладно. Мне пора возвращаться к делам, а ты… — мэр строго посмотрел на сына и пригрозил пальцем. — Чтобы лучше заботился о своей невесте.

— Да он и так… — вымолвила смущённо. — Заботится.

— Вот это меня и удивляет, — загадочно отозвался мэр и покинул палату, забирая с собой врача, который пообещал вернуться чуть позже и осмотреть меня.

— Ну что, в душ? — склоняя голову, хитро спросил Ольшанский.

Смерила его долгим взглядом и всё же спихнула с кровати. Раздался грохот и жалобный голос с пола: